— Съе-едя-ат!

— Ерунда! — сердито отрезал Женька.

— Могут и съесть, — согласился Адриан Фомич. — Очень просто, потому что война от войны все страшнее.

— Кхе-кхе!.. Из дыма выйдет саранча на землю… «И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям… И в те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее…» Кхе-кхе! В книге книг вот что сказано. В Библии.

— Сказки поповские.

— Я тоже думаю — сказки, — на этот раз Адриан Фомич согласился с Женькой. — Саранча ли страшна людям?

— Кхе-кхе! Там оговорено: у саранчи-то лица человечьи. Значит, люди против людей же… Кхе-кхе! Разумей святое слово.

— Право, гдей-то я тебя, старик, видела. Знаком ты мне.

Странник только тряхнул кудлатой головой в сторону больной старухи — не липни.

— Адриан Фомич, — торжественным голосом попросил Женька, — дотянись-ка, вон моя сумка лежит… Библия — книга книг. Я вам сейчас такую книгу покажу…

Руки дрожали, когда Женька расстегивал сумку. Он давно ждал этой минуты, знал: рано или поздно она случится.

Недолгую и несложную жизнь прожил Женька до той ночи, когда к ним в землянку внесли раненого лейтенанта.

Отец его, который и до сих пор работает фельдшером в районной поликлинике, когда-то устанавливал в Полдневской волости Советы, был даже в Москве на Всероссийском совещании по работе в деревне, свято верил в скорое царство свободы и справедливости на всей планете. Этой верой он заразил и сына. Женька только не успел, как отец, подкрепить свою веру серьезными книгами. Он глотал жадно романы от Дюма-отца до Льва Толстого и не осмеливался открыть Маркса. Но помнил всегда — Маркс ждет его на отцовских полках.

Началась война. Женька только-только поднялся из-за школьной парты, а уж райвоенкомат вызвал его повесткой: «Иметь при себе кружку, ложку, смену белья…»

Он не сомневался, что война быстро кончится. Стоит только разбросать по Германии листовки с лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», как там начнется революция. А за Германией подымутся другие — «пролетарии всех стран…». Тут-то и родится царство свободы и справедливости, в которое так верит отец.

Немцы бросали на Женькину каску свои листовки: «Переходя в плен, не забудь захватить котелок!». Война шла, и конца ей не было.

И вот раненый лейтенант. Он знал какую-то Лену и бродил белым городом Солнца… Если б не книга, случайно оставшаяся на нарах, этот бред так и остался бы для Женьки бредом больного.

Он читал и перечитывал случайную книгу. Мальчишка, знавший только дорогу из дома в школу, прячась теперь в окопе, вновь горячо верил: за эту страшную войну, за трупы, пепелища, за ползание на брюхе должно в будущем вознаградиться. За чудовищные страдания — великим всеобщим счастьем!

А книга рассказывала, как выглядит это счастье. Упивался ею. Упивался и ждал случая — открыть глаза другим. Дома с отцом сорвалось: «Открывать политические формы будущего даже Маркс не брался…» Но и Маркс у него пылился. Стареть стал отец, сдавать.

Ждал случая, он пришел.

Нет, напорное, большей радости в жизни, чем объявить людям: «Глядите! Вот как выглядит ваше счастье!» Но нет и большего страдания, если тебя не поймут, если высмеют твое святая святых. Поэтому руки, расстегивавшие сумку, дрожали.

— Вот! — замусоленная, пожелтевшая книжка легла на стол. — Не расстаюсь с ней. И никогда в жизни не расстанусь.

— Тонюсенька больно, — заметила от шестка невестка.

— Мал золотник, да дорог. Поувесистей будет самых толстых книг. В давние времена ее один монах написал — Кампанелла по фамилии.

— Монах? — удивился Адриан Фомич. — Уж не священное ли тоже?

— Ну, нет! Монах-то был революционный. Считай, всю жизнь в тюрьме. Да в какой — в средневековой! Его и в ямы вонючие бросали, в землю закапывали, огнем жгли, железом рвали, а за что? За справедливое слово, за светлые мысли. Запомните его имя, ст оит — Кам-панел-ла! Неустрашимый человек, негнущийся!

Даже внук хозяина, лизавший сахар, оторвался от своего занятия, уставился на тоненькую книжку.

И Женька благоговейно открыл ее, обвел всех просветленным, радостным взглядом:

— Что перво-наперво людям нужно? Как вы думаете?

— Перво-наперво, парень, нужен хлеб, — ответил не задумываясь Адриан Фомич.

— Нет, отец! Нет! Ум перво — наперво! Ум! С умом-то всегда хлеб добыть можно. А как умом наградить, чтоб каждого, чтоб с мала до велика, чтоб поровну?

— Мда-а… Можно поровну землю поделить, скот, хлеб, тряпки, чтоб работящему и ледащему одинаков харч. Но ум… Нет, паренек, шалишь. У одного, мол, лишка — кус отрезать, другому подбросить. Не-ет, что матушка — природа дала, с тем и останешься.