– Ты что сделал, кретин? – заорал Кеосаян. Тело каперанга сползло ему под ноги.

– Какой номер инструкции? – спокойно спросил Август у Иецелниекса.

– Номер четыре. «Любой военнослужащий, попавший под вражеский ментальный контроль, должен быть немедленно уничтожен». Но ты, каплей, сейчас тоже умрешь. Мучительно, без инструкции.

– Возражаю, – Белкин достал из кармана пробирку, на этот раз не пустую. Раздалась брань сразу на трех языках.

– Надо же, впервые и блеф и натс в одной руке!

Август взвесил пробирку в руке, оглядел всех в салоне.

– Гунтис, Артак Минасович… Андриенко, как вас? Борис? Прекрасно! Итак, предлагаю: мы взлетаем и направляемся в район эскадры моего отца, я покажу местоположение. Он тоже локальное божество, не Атлач-Нача или Подводный Хозяин, но про Роберта Андреевича Белкина, надеюсь, слышали? Контр-адмирал, а?

Все знали, все слышали. Никто не возражал.

– Официальная версия такова: каперанг Романцев действовал под влиянием «паутины», и Иецелниекс поступил строго в соответствии с инструкцией номер четыре.

– Но след «паутины»…

– Надеюсь, Артак Минасович не откажется вырезать кусочек плоти со спины бывшего начальника. Или остаются какие-то химические следы?

Кеосаян помотал головой и полез в саквояж за инструментами.

– Борис, взлетаем!

Гидроплан закрутил винты, точки над морем стали почти неразличимы, а потом пропали вовсе. Остались лишь бакланы и облака. И еще остались счета – за Вахина, за Силина и тех парней, что погибли на батарее. У нас хорошая память. Придет время – посчитаемся за всё.

Режиссер аккуратно сложил вчерашнюю «Правду» и сунул ее в специальный держатель на стене. В огромном иллюминаторе был виден уползающий вдаль Ленинград, а чуть левее в небе – маневрирующее звено И-16 с красными звездами.

– Пока летают, – прогудел низкий голос, и режиссер оглянулся. В купе вошел пожилой полковник. Совершенно лысый, но с густыми пшеничными усами, на груди – медаль «XX лет РККА» и потертый орден Красного Знамени. Судя по возрасту и выправке, еще из царских, они все как-то выделялись из других краскомов…

– Колобанов, Илья Ильич, – представился тем временем полковник, протягивая руку с безукоризненными холеными ногтями.

– Александров, Григорий Васильевич.

– Вот и славно, – полковник сел напротив. Восьмиместная пассажирская кабина была пуста, из Ленинграда сегодня почти никто не летел в Москву. Впрочем, так оно и лучше, свободнее и спокойнее. – А я торопился, видите ли, и не успел на земле подготовиться. Пришлось в здешнем буфете, но не жалею. Отличный коньяк, а закуска у меня с собой всегда.

С этими словами Колобанов раскрыл небольшой кожаный саквояж и выставил на столик бутылку азербайджанского коньяка, а затем принялся выкладывать шпроты, копченую и докторскую колбасу, а сверх того даже бутылку кетчупа Ленинградского пищекомбината. Александров слыхал, что этот продукт весьма понравился товарищу Микояну после его визита в Америку, вот и пустили в производство. Раньше пробовать как-то не доводилось.

– Вы его на колбасу лейте, – тоном знатока посоветовал Колобанов, глядя, как попутчик читает этикетку. – А вы, простите, не тот ли Александров, что снимает кино?

– Тот самый, – улыбнулся режиссер, ставя бутылку на столик.

– Смотрел, смотрел! «Веселые ребята» – это ж ого-го! Утесов, да! А «Цирк»?! Как там – «Я из пушки в небо уйду!» И негритенок, негритенок… «Все вокруг спать должны, но не на работе», – довольно мелодично пропел Колобанов. – Рад знакомству. А сейчас в Москву? Что-то снимать, видимо, планируете? А что, если не секрет?

Александров помрачнел.

– Старая задумка, – сказал он, вынимая из ящичка в столе хрустальные стаканчики. – «Золушка».

– Простите, – удивился полковник, – но это же сказка?

– Это не та сказка. Это наша советская реальность. Обычная девушка становится передовиком производства… Впрочем, зачем я рассказываю, вам потом будет неинтересно смотреть.

– И то верно, – согласился Колобанов. – Давайте тогда выпьем за знакомство, нам еще лететь несколько часов. Если вам моя сухомятка не нравится, можно с кухни горячего заказать. У них гуляш, соляночка, я спрашивал.

– Обойдемся. Вы уж извините, что я не вношу свою лепту. Ничего не захватил, – развел руками Александров.