Сборник рассказов (в основном 1998–1999 годов).
Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Благодарю», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!
В народ
Утром третьего дня Фердинанд открыл дверь и сообщил, что оставляет академию ради более достойных занятий. На закономерный вопрос уважаемого господина Стрема он ответил, что с некоторых пор ощутил себя хозяином собственной судьбы, что и повлекло столь странную перемену… Глубокоуважаемый господин Стрем позволил себе поинтересоваться более глубинными причинами столь неожиданного решения — и получил вполне вежливый ответ, проливающий свет на некоторые мотивы, хотя, возможно, как раз глубинные причины и остались незатронутыми, но это уже остается личным делом молодого человека, выводимого здесь нами под именем Фердинанд.
— Видите ли, дон мастер, — пустился он в объяснения, — изучение современных идей натолкнуло меня на мысль, что сегодня нет более высокого призвания, нежели служение людям… простым людям, хотел бы я подчеркнуть.
— Но-но, — резюмировал господин Стрем, извлекая из тайных недр и ставя на стол пузатенькую бутыль. — Давай без этих.
— Таким образом, герр магистр, — продолжал Фердинанд, — я пришел к выводу, что работа доцента не несет в себе сути, способной преобразить жизнь людей.
— Ого! — издал возглас удивления господин Стрем, нежно убаюкивая бутыль. — Стало быть, ты чего-то хочешь преобразить?
— Всенепременным образом, экселенц. С вашего позволения я хотел бы послужить людям.
— Бог с тобой, — доброжелательно сказал Стрем. — Иди, послужи. Потом докторскую допишешь. Так что иди с миром и не вздумай там оставаться.
— На все воля Господа, — смиренно произнес Фердинанд, притворяя тяжелую и обитую красным дверь.
Я подарил ему невзрачную ерунду из набора письменных принадлежностей, а дура из соседней лаборатории — золотые часы. Но в дорогу провожал его все-таки я.
(Лабораторная девушка была занята. Лабораторная девушка все дни напролет просиживала у себя, прививая мышам разные гуманитарные штуки. Мыши обычно дохли, а она горько плакала, пораженная невозможностью прогресса в своих владениях.)
— Знаешь что? — говорил он.
Я не догадывался.
— Это прекрасно, — сказал он, поблескивая на мир нежно-голубыми глазами, украшавшими молодое лицо.
Я не спорил.
— Во-первых, меня ожидает жизнь на природе. Никогда не жил в деревне больше двух дней.
— Твое счастье, — с дружеским ехидством заметил я, но Фердинанд не распознал ни насмешки, ни теплых чувств.
— Во-вторых, меня ждут люди.
— А нелюди? Ты думаешь, там только Человеки с заглавной буквы? А мухи? А комары?
— И мухи, и комары, и нелюди — все прекрасно.
— Ну ты даешь! — изумился я.
— А что? — не мог понять он. — Что такое? Долг всех порядочных людей в наше время…
— Еще бы! — подтвердил я.
— В моих планах устроить там школу народного просвещения, — бормотал Фердинанд. — В целях, значит.
— В целях, говоришь?
— Школу, — весомо подтвердил мой коллега.
— Для коров, небось?
— А иди-ка ты!
И я пошел по своим делам. А зачем оставаться, когда не просят? Я не хотел портить настроение Фердинанду в эти часы.
Последний вечер в столице бедняга скучал один: звонил друзьям, шуршал газетами, листал записные книжки. Перечитал сорок пятый том. Хороший он все-таки парень…
Утром нанятая бричка стояла у заплеванного подъезда. Прощальный стакан молока. Взгляд на старенькую подушку. Последнее прости, и дверь хлопает.
— Нормально, — думал он, поправляя очки.
Возница сморкался и зыркал недобрым глазом.
— Свобода, — шептал свое Фердинад.
Пухлый чемодан не хотел застегиваться. Он мял его в руках, ругал, бил по чемодану ногами. Последнее помогло. Пухлый застегнулся.
— Ну вот и славненько.
Возница зыркал все наглее. Фердинанд в третий раз одернул воротник и выровнял галстук.
— Наверное, поехали, — сказал он.
— А мне что? — ответил возница. — Мое дело самовар. Мое дело екнуть. Да лишь бы не обтрухаться, чур тебя за бор. Че, стократ, деребнулись? На самохват, поди? А, репейный?
— Да, скорее всего, — сказал Фердинанд.
— Во, боговей, — крякнул возница. — Поди, лызерный? А, крюкан?
— Не знаю, — прошептал научный работник.
— Ну и пыхтун с тобой, — огрызнулся возничий. — Все вы канарейки, а как на оглоблю — так шмыг. Но я вас расшурю на балаболки, а, сурец?