Когда проходила практику — я ею любовалась. Как она больных опрашивает, как подробно все записывает в карточку мелким, красивым почерком. Назначает лечение — подбирает целые курсы… Я не могла глаз оторвать — думала, вот это талант!

Участок большой — четыре с половиной тысячи человек. И она каждого знала — входит больной, и она помнит, кто страдает высоким давлением, какое лекарство переносит, а какое нет. Я потом пользовалась ее записями — это была большая помощь!

Когда Вера Филипповна уходила, я попросила обрисовать работу участкового врача.

— Это — как труд домохозяйки, — сказала она, — Вы никогда не сможете дома идеально переделать все дела. Их поток нескончаем. Так и здесь. Вы должны «от и до» отсидеть на приеме, потом обслужить вызовы…

Помню, как пошла в Яблоневый Овраг, вместо заболевшей коллеги. Еле вскарабкалась на гору, обслужила пациентов, потом нашла дощечку типа фанеры, села на нее — молодая была — и съехала с крутизны — до той самой улицы, где ходили автобусы.

А еще бегала на уколы к тяжелым больным. Если крупозная пневмония — инъекции надо делать через определенные промежутки времени, до самого позднего вечера, пока человек не заснет.

Нужно было прийти и к гипертоникам, проверить отдаленные результаты моего лечения. Зайду к своим бабушкам — им так нравится, что о них не забыли, уделяют внимание, меряют давление… не уйдешь — усаживают, предлагают чай с вареньем.

А потом в семье случилась беда. Сестра Нина отправила в Жигулевск мать.

Мама до этого жила у старшей дочери, помогала нянчить внука. Но чувствовала себя все хуже. Нине нельзя было прерывать опыты, и она решила: младшая сестра и ее муж — врачи. Разберутся в чем дело, поставят диагноз, вылечат.

Виктор Михайлович на военной машине встретил маму в Сызрани. Выглядела она плохо — кожа до кости. После проведенных исследований стало ясно — рак печени, положение безнадежное.

— Сколько это продлится? — я у онколога.

— Около полутора лет.

Маме требовался постоянный уход, а только что родился Олег. Мне пора было выходить из декретного отпуска. Трудиться участковым врачом при таком положении в семье — невозможно. Я перешла работать на «скорую» — всегда будет возможность заехать домой, сделать маме инъекцию.

Олег с рождения был холериком. Не спал и пяти минут.

Мама стонет, ей нужен укол. Тогда же не было одноразовых шприцев, надо скорее кипятить стеклянные… Сделаю инъекцию, ей немного полегче.

Мужа дома не бывало месяцами — он на полигоне, или на целине. Помочь некому.

И вот мама стихла — мне б прилечь, уснуть… Только на диван прилягу — смотрю, Олег кряхтит. Он еще не умел ходить. У кровати решетки, он за них цепляется… Вижу в темноте — встает и начинает хныкать. Требует, чтобы я зажгла свет. Я кладу его потихонечку — и начинаю убаюкивать. Потому что сама спать хочу — уже сил нет… Как бы не так… Он снова — как ванька-встанька. Родился с таким характером. Нужно подниматься, уделять ему внимание…

И он долго не хотел есть ничего, кроме грудного молока. Уже почти два года, а выплевывал самый вкусный суп. Одна из причин, почему я согласилась поехать в Куйбышев, учиться на лора, была — отлучить Олега от груди. Не умрет же малыш от голода! И точно: в очередной мой приезд, тетя Поля сказала, что ребенок ест все, что дадут.

Но я забегаю вперед. После смерти мамы я собиралась вновь работать терапевтом. Это трудная работа — поверьте! Всю жизнь я не признавала талонов — принимала всех, кто придет на прием. Задерживалась в поликлинике до полуночи — муж приходил встречать.

Да еще — сколько на участке было стариков! В стационар их уже не клали по возрасту. Им за девяносто… А крупозных пневмоний тогда было много. Вылечить же глубокого старца труднее, чем грудного ребенка. Иммунитет снижен… Я ходила в разные концы города, делала уколы… Очень добросовестно относилась к этому. И если направляла больных в стационар — коллеги мне верили: иначе нельзя.

Один раз слышу такой разговор:

— Кладите, кладите, где хотите ищите место, хоть раскладушку ставьте, но раз Лидия Николаевна прислала…

Это была для меня награда, такое доверие. Как будто орден на грудь повесили.

Да, еще я не рассказала… Отступление… Мама сидела, уже вся больная, и ворчала на меня:

— Ты износилась потому, что балуешь своих мужиков, брюки им стираешь… Пусть сами…

— Мам, — спрашиваю — А был какой-нибудь мужчина в жизни, которого ты любила?

Смотрю — у нее сразу лицо подобрело, я ее такой никогда не видела. Серьезная она была, а тут вдруг расцвела…

— Ну, признавайся, кто это был?