Легионеры издали оглушительный вопль и начали стучать гладиусами по щитам.

— Солдаты, нам удалось захватить в Галлии богатую добычу. Горы золота и серебра, оружие, украшения, десятки тысяч рабов. Но эти сокровища и богатства не нужны мне, все они предназначены Риму. Я не буду претендовать даже на малую долю. Боги благоволят ко мне, и это для меня единственная желанная награда. Поэтому я отдал центурионам приказ разделить между вами половину всего, что нам удалось захватить. Именно вы, проливая свою кровь, победили варваров благодаря смелости и безрассудной отваге. Да здравствует Рим! Галлию освободили вы, солдаты Цезаря, а не римский сенат!

Когда легионеры услышали эти слова, их охватил восторг. Теперь они кричали не только «Да здравствует Цезарь!», но и «Да здравствует император!». А это означало, что они требуют устроить в Риме триумфальное шествие в честь своего полководца! И это триумфальное шествие должно было стать апогеем столь успешного военного похода. Ведь любое великое деяние — каким бы великим оно ни было! — может показаться совершенно обыденным или даже никому не нужным и бессмысленным, если о его важности для государства не будет сообщено как можно большему количеству людей.

Среди ночи ко мне явился преторианец и велел немедленно проследовать за ним в палатку проконсула. Оказавшись внутри, я увидел Цезаря, который, корчась от боли, извивался на влажной земле, словно огромный червь. Его голова была смочена водой, смешанной с уксусом, изо рта вылетали хлопья белой пены. Между зубами Цезарь зажал деревянную палку — витис одного из центурионов. Глаза проконсула были широко открыты. Казалось, будто он сражается с каким-то невидимым могущественным соперником. Цезарь молил богов, надеясь, что те вновь помогут ему. Увидев меня, он не издал ни звука. Казалось, что его скрученное судорогами тело превратилось в игрушку, которой развлекались бессмертные.

Я захватил с собой кожаную сумку, в которой хранил все свои травы, потому что мне сказали, будто Цезарь при смерти.

Едва увидев проконсула, я сразу же понял, что он не умирает. Я тут же велел слугам принести воду и вино. Получив все, что мне было необходимо, я занялся приготовлением целебного снадобья для Цезаря. Добавив немного измельченных листьев омелы, я все тщательно перемешал. Я помнил, что с этим растением нужно быть очень осторожным, поскольку можно убить человека, если добавить в отвар слишком много омелы. Именно от этого растения друид Фумиг умер в страшных мучениях. Но листья омелы могут и вылечить больного. С другой стороны, иногда омела не оказывает совершенно никакого воздействия — это происходит в тех случаях, когда в чьем-нибудь теле начинают подниматься пенные волны. Однако это растение усиливает действие других трав, которые заставляют стихнуть ветра, наполняющие паруса корабля, направляющегося прямиком в царство мертвых.

Через некоторое время снадобье было готово. Я налил густую жидкость в чашу. Конечно, я мог убить Цезаря. Для меня это не составило бы особого труда. Скорее всего, меня за это даже не распяли бы на кресте, ведь ни один медик легиона не разбирался в травах, растущих в здешних лесах, зато каждому из них было известно, что боги обычно призывают к себе всех, у кого изо рта летят хлопья пены. Мне казалось, что меня никто даже не заподозрил бы в убийстве проконсула. Но я не хотел убивать его. Я горел желанием помочь Цезарю, избавить его от страданий и исцелить, ведь он лично спас меня во время битвы с Ариовистом. Мы, кельты, считаем своим священным долгом отплатить за любой дурной или хороший поступок той же монетой. Но имелась еще одна веская причина, заставлявшая меня помочь Цезарю: я был его друидом.

Мучительно медленно веки проконсула сомкнулись, и мышцы начали постепенно расслабляться.

— Оставьте меня наедине с друидом, — пробормотал Цезарь устало. Все собравшиеся в палатке вздохнули с облегчением, услышав его голос. Офицеры и врачи тут же вышли в соседнюю комнату.

— Что это такое, друид?

Я молчал.

— Как часто это будет происходить со мной?

Цезарь вновь не услышал ответ на свой вопрос.

— Говори же, друид! Что со мной случится, если эти припадки будут повторяться все чаще?

— Тогда этот недуг назовут твоим именем, Цезарь.

Проконсул открыл глаза и усмехнулся. Он осторожно взял мою ладонь и сжал ее обеими руками.

— Это все происки богов, верно?

— Да, — ответил я, — боги благоволят к тебе. Ты считаешь, что, будучи великим понтификом, имеешь право разорять храмы и присваивать себе драгоценности, принесенные в жертву бессмертным. Но я бы посоветовал тебе как следует подумать. Цезарь, ты сам прекрасно знаешь, что в Риме у тебя есть как верные друзья, так и заклятые враги. Если хочешь, можешь сравнить обитель богов с Римом: одни хотят помочь тебе, другие с нетерпением ждут дня, когда им удастся тебя уничтожить. Поэтому будь крайне осторожен, Цезарь. Ты отнесся к нашим священным местам без должного почтения. Ты и твои солдаты совершили поступки, на которые не отважился бы ни один кельт. Каждому из моих соплеменников хорошо известны принадлежащие богам водоемы, в которые мы бросаем жертвы, приносимые им. Из этого никто не делает тайны, поскольку ни один кельт ни за что на свете не позволит себе посягнуть на собственность бессмертных.

— Что происходит с теми, кто все же присваивает сокровища ваших богов?

— Таких наглецов ждет жестокое наказание.

— Вы живьем сдираете с них кожу и бросаете в бочку с солью?

— Нет, Цезарь. Смерть — это не наказание. Кельту, решившему обогатиться, отобрав у богов то, что принадлежит им по праву, запрещают участвовать в церемониях, во время которых мы приносим жертвы и восхваляем бессмертных. Это значит, что он больше никогда в жизни не сможет обратиться к богам с просьбой помочь ему. Такое наказание хуже, чем сто смертей.