— Что «опять»? — не понял Га-нор, отжимая стянутые в хвост волосы.

— Дождь! Треклятый дождь льет уже вторую неделю. Или ты этого просто не желаешь замечать?

Северянин пробурчал нечто нечленораздельное.

— Тебе что?! Все равно? — возмутился Лук.

— Пока дождь меня не убивает — да.

В ответ раздался громкий чих, и нытье продолжилось. Стражник безостановочно ворчал вот уже четвертый день. Он ненавидел затяжные путешествия, особенно если они происходят неуютной осенью.

— Сто раз предлагал — давай переждем непогоду где-нибудь под крышей. Не верю, что поблизости нет таверн. Там, по крайней мере, сухо. Вкусная еда, горячий шаф, — с удовольствием начал перечислять солдат, и его живот тут же жалобно заурчал в ответ. — К тому же за шиворот никакая дрянь не льется. Каждый день дождь, дождь, дождь… Посмотри на мою лошадь. Да-да. На эту. Что, не видно, как она тоже превращается в воду? Хватит смеяться! У меня скоро отрастут жабры, если я, конечно, не околею от холода. Ты этого хочешь?

— Нам некогда рассиживать по тавернам. И ты это прекрасно знаешь. — Га-нор наконец соизволил натянуть капюшон на мокрые волосы. — Не думай, что я в восторге от происходящего. Но нам нельзя задерживаться. Первый месяц осени на исходе. Когда подойдет к концу третий — перевалы в Катугских горах завалит снегом, и мы застрянем на юге до поздней весны. Тебе нравится находиться по соседству с Белыми?

Для немногословного сына Ирбиса это была необычайно длинная речь. Лук вновь чихнул, смачно высморкался и наконец произнес:

— Я говорил и еще раз скажу — Лестницей Висельника пройти невозможно. Набаторцы, конечно, идиоты, но не слепые. Перевал слишком узок, чтобы мы там разминулись.

— Предложи другой вариант, — невозмутимо промолвил Га-нор.

Лук знал, что друг прав. Лестница для них — единственный способ пробраться на север. Второй перевал, Клык Грома, слишком далеко на западе. Дорога до него займет больше трех месяцев. К тому же миновать территории, лежащие между Слепым кряжем и побережьем Устричного моря, будет трудновато. Особенно в окрестностях Гаш-шаку или Альса. Там от набаторцев должно пестреть в глазах.

— Единственный выход, если тебя пугают горы, — залезть в какую-нибудь дыру и переждать.

— Ну уж нет! Я не хочу, чтобы в один из дней за нами пришли мертвецы или Сжегшие душу. Все время сидеть и стучать зубами в ожидании гостей — это не по мне, лопни твоя жаба. Вот только прорываться к Лестнице не менее глупо. Насколько далеко мы от нее?

Га-нор привстал на стременах, небрежно огляделся, пожал плечами. В последнее время это был его самый частый ответ на все вопросы.

— Мы хоть в правильном направлении едем?

— В правильном.

Лук вздохнул. Порой немногословность товарища его раздражала. Иногда хотелось нормально поговорить. А общение с Га-нором очень часто напоминало монолог. С таким же успехом стражник мог бы беседовать с самим собой.

Окружающий пейзаж не вызывал у спутников воодушевления. Пожелтевшее редколесье, давно потерявшие большую часть листвы деревья, серое небо, тусклый солнечный свет, едва пробивающийся сквозь тучи. И дождь, заставляющий воду в лужах вскипать.

— Два дня назад оно тоже было правильным. Но западных отрогов Слепого кряжа я так и не увидел, — вновь попытался завязать разговор Лук.

Молчание.

— Послушай, лопни твоя жаба! Это просто невыносимо! — взорвался стражник.

— Ты про свое занудство говоришь? — усмехнулся следопыт, даже не посмотрев на него.

— Нет, разумеется! Про наши скитания, лопни твоя жаба! Ты помнишь, когда мы в последний раз нормально жрали? Я — нет, а мой живот и подавно. Все время давимся какой-то дрянью. Скоро начнем крыс ловить.

— Уже.

— Что уже? — не понял Лук.

— Вчера мы ели крыс, — последовало невозмутимое пояснение. — Точнее, сусликов.

Стражник поперхнулся, ошалело посмотрел на приятеля, понял, что тот и не думает шутить, и голосом человека, которому очень плохо, произнес:

— Меня, кажется, сейчас вывернет.

— Не думал, что это тебя так расстроит. Ужин ты уплетал за обе щеки. И нахваливал.

— Я не знал, что это гадская кры…

Северянин резко вскинул руку, заставив друга замолкнуть на полуслове. Лук нахмурился, взялся за кистень. Повисла тишина, лишь дождь барабанил по капюшонам да фыркали переступающие с ноги на ногу лошади. Рыжевато-коричневый тракт скрывался в дождливой пелене, и видимость была не больше чем на сто ярдов.