В этом набитом людьми зале он исходит потом, он почти задушен горячими испарениями стремительно двигающихся тел и обильно политых маслом волос. Толпа бесцельно кружит по залу. Один-двое останавливаются, заговаривают с ним. Он коротко отвечает.

Оркестр начинает снова. Четверо юношей в туго обтягивающих брюках импровизируют на мерцающих электрогитарах, выдавая настоящий ритм бита. Аккорд на басовой гитаре, потом переборы на других, и они уходят.

Осторожно, чтобы не прожечь горячим пеплом новый костюм, он закуривает сигарету. Дым спиралью плывет вверх и тонет в чаду под потолком. Свет наполовину гаснет, и перед ним появляется девушка. Темные провалы глаз на бледном лице, пепельные короткие волосы. Ярко накрашенные губы кривятся.

— Ну и скучища здесь!

Он окидывает взглядом ее блузку. Грудь маленькая. Совсем плоская.

— А где нет?

Она садится рядом с ним, и они наблюдают за танцующими.

— Жарко как в пекле, а эти кошки все пляшут.

— Сумасшедшие! Я один раз видел, как черная кошка кружилась, кружилась и свалилась замертво. Она сошла с ума.

— Сошла с ума.

В ее поведении чувствуется беспокойство. Он видит капли пота у нее на лбу.

— Хочешь выйти на улицу?

— Мой парень куда-то отвалил. Думаю, и мне можно.

Они обходят танцующих. Направляются к берегу реки.

Она держится за его руку, когда они идут по траве. Звезды заполнили темное небо, в ветках шумит прохладный ветер. Они садятся, и он чувствует, как прижалось к нему ее тело.

Ему сейчас совсем не до этого, да и стоит ли? Секс иногда бывает скучным. Все же он трогает ее груди, и она не против. Здесь слишком хорошо для всего, кроме разговоров.

— Вчера удалось раздобыть немного денег, и я купил новые носки.

— Шикарные. Я еще там заметила. Наверно, дорогие?

— Дорогие. Но я христианин, и бог иногда помогает мне наличными. Выплачивает свой долг.

— Какой долг? — спрашивает она.

— Когда я был маленьким, церковь до смерти мне надоела. Теперь она, кажется, поняла.

— Эй, уж не грабанул ли ты церковь?

Он кивает головой.

— Пожертвования. Пустячная работа.

И он рассказывает ей, как пришел вчера вечером в церковь. Там еще оставались несколько человек, но они его не заметили. Он проскользнул в маленькую дверцу, выходящую на лестницу. Однако путь на хоры был перекрыт решеткой, поэтому пришлось сидеть и ждать, когда церковь закроют. Потом он спустился вниз, и вот тогда стало страшновато. В ризнице еле-еле светила одна-единственная лампа, а вокруг двигались тени. К счастью, он прихватил с собой фонарик.

— Я чуть было не свалил святого Антония, извинился и попросил у него помощи. Он-то и мигнул мне, где найти ящик, а тот, оказывается, совсем рядом. Открыть его было пара пустяков. Правда, один раз ломик соскочил и наделал-таки шуму, но никто не услышал… кроме бога, а ему наплевать. Все получилось, как всегда, удачно. Там было несколько бумажек и мелочи на целый карман.

— А как ты выбрался, ведь ее заперли?

— Запросто. Там есть одна дверь, она запирается изнутри. Я знал о ней с самого начала. На улице было совсем темно, и меня никто не видел.

— Все равно рискованно, — сказала она. — Наверно, тебе очень были нужны деньги, если ты не побоялся бога.

Его пальцы расстегивают блузку и забираются ей в лифчик. Она хихикает. Потом делает рукой движение…

Не стоит того. Заполучил на все готовую птичку, и хоть бы что. Нет, не сегодня.

Какое-то время они, лежа на земле, целуются, потом он садится и говорит:

— Послушай. Знаешь что? Я хочу уехать на восток и стать кем-нибудь. Здесь я конченый человек. Больше ни на что не гожусь. Если наняться собирать фрукты или поработать на ферме, можно поднакопить денег на дорогу.

— Так что же ты? Я бы уехала, но мать забирает у меня почти все деньги.

Наступает молчание. Чтобы хоть что-то делать, он играет бретелькой ее лифчика. Она хихикает. Он видит, как отражаются городские огни в водной ряби. От реки пахнет кровью. Выпуклости и впадины. Он с отвращением убирает руки.

— Пойдем выпьем кофе.

— А мой парень?

— Ладно, не думай о нем. Он сам найдет дорогу домой.

— Тогда пошли. Я умираю от жажды. Он мне никогда ничего не покупает.

— Хорошо, хорошо.

Они приводят в порядок одежду.

В баре полумрак. Они занимают угловой столик и берут кофе. Он зевает, она тоже. Потом они идут обратно в зал, где он сдает ее с рук на руки ее парню. Танцы почти кончились, и он уходит.

Я бы должен чувствовать себя счастливым, что выхожу отсюда, а я не чувствую. Сейчас это не имеет смысла. Что мне там надо? Один бог знает. Тут я обрел душевное спокойствие, но оно исчезнет вместе с тюремной робой.