— Кто вам сказал, что любовь не поддается велению рассудка? — полюбопытствовал лорд Рейвен.

— Я знаю, я уверена в этом, — отвечала Клиона. — И потому умоляю вас простить Берил. Если вы ее любите, вы поймете ее чувство.

— Она внушила бы мне больше уважения, если бы сказала обо всем сама, — проговорил лорд Рейвен.

— Понимаю вас, — согласилась Клиона. — Но она боялась, вы рассердитесь, будете ее отговаривать, начнется ссора. Она решила связать судьбу с лордом Маунтавоном, и ничто не поколеблет ее решения. Пожалуйста, постарайтесь понять и простить, — молила Клиона, обернувшись к нему и глядя ему в глаза.

— Я прощаю ее, — сказал лорд Рейвен.

— Это великодушно с вашей стороны. Я знала, вы поймете. При истинной любви самое главное — счастье любимого.

— При истинной любви, — повторил он. — Весьма важное условие.

— Я уверена в этом, — отвечала Клиона. — Любовь, истинная любовь, самоотверженна и прощает все.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

— Но я сама… — Клиона смолкла неожиданно.

Она вдруг поняла, что чуть не выдала себя, сказав о чувствах, которые испытывает. И это правда, взволнованно подумала она. Она желает ему счастья. Она любит его и ради него в эту самую минуту, если бы только могла, вернула Берил, чтобы та осталась с ним навсегда. Она боялась взглянуть на него, увидеть на его лице страдание и смотрела, как плещет веселая золотистая струя.

— Итак, вам известно: истинная любовь прежде всего печется о счастье любимого, — спокойно заключил лорд Рейвен.

— Да…

— Как же вы это узнали? Мне любопытно.

— Прошу вас, не будем говорить обо мне, — отвечала Клиона. — Это вам следует постараться понять, что произошло.

— Отлично понимаю. Видите ли, Маунтавон — мой друг. Он увиделся со мной утром сразу по приезде. Он поведал мне о своих намерениях, и я его благословил — по-моему, они с Берил идеально подходят друг другу.

— И вы все знали? — обернулась к нему с укором Клиона.

— Да, знал.

— И допустили… чтобы я, пересиливая себя, выполняла свой мучительный долг! Это бессердечно, жестоко!

Клиона вспыхнула от волнения, глаза у нее заблестели.

— Быть может, я хотел услышать о вашем отношении к любви.

— Не понимаю, почему это должно вас интересовать, — ответила Клиона с некоторым вызовом.

— Вы моя гостья, а сейчас и подопечная, и меня, естественно, интересует все, что вы думаете и делаете.

После минутного молчания Клиона заговорила в совсем ином тоне и очень неуверенно:

— Я думала об… этом! Я понимаю, какая для вас обуза сопровождать меня… когда Берил уехала. Быть может, для меня есть иная возможность вернуться домой. Но если даже и нет, обещаю доставлять вам поменьше хлопот… в путешествии.

— Вы очень заботливы. И действительно причинили немало беспокойства по дороге сюда.

— Я уже принесла извинения… за это, — отвечала Клиона. — Не очень любезно… напоминать о неприятном, тем более это произошло не по моей вине.

— Я часто вспоминаю ваше лицо, когда забрался в комнату, где вас держали бандиты, — задумчиво произнес лорд Рейвен. — В тот раз и, наверное, вчера вы, похоже, были рады меня видеть.

— Конечно, рада, — отозвалась Клиона. — Я молила бога о вашем появлении.

— Молили бога — обо мне? — Что-то в его голосе внушало ей необычайную робость, она ответила не сразу.

— Да. О ком же еще?

— Конечно. О ком же еще? — сказал он совсем другим тоном.

Снова наступило молчание. Оба глядели на струю фонтана, потом, немного погодя, лорд Рейвен сказал:

— Если не ошибаюсь, вы еще не бросили монетку в фонтан Треви.

— А теперь уже слишком поздно, — вздохнула Клиона, и у нее сжалось сердце. — Как, по-вашему, это действительно означает, что мне больше не увидеть Рима?

— А вы хотите сюда возвратиться?

— Конечно, хочу. Город еще прекраснее, чем я ожидала… и я была очень… счастлива здесь.

— Тогда, надеюсь, бросите вы монетку или нет, вы вернетесь, — сказал лорд Рейвен. — Но есть и другая монета, мы говорили о ней — может быть, вы ее нашли, пока были здесь.

Клиона не отвечала, прошло несколько мгновений, и он тихо промолвил:

— Монетка любви, ее залог.

Клиона стиснула руки. Ей пришлось даже труднее, чем она ожидала. Как хотелось обернуться к нему, протянуть руки, а он бы взял их в свои — хотя бы на миг. Смотреть на этот рот, который тогда завладел ее губами в долгом поцелуе, взглянуть ему в глаза, хоть она и страшилась его взгляда, проникавшего в самую душу. Вместо этого она заставила себя сидеть неподвижно, отвернув голову, глядя на носки туфель, видневшиеся из-под платья.