В известном голливудском фильме «Поле мечты» есть сцена, где актер Джеймс Эрл Джонс приходит на кукурузное поле и видит там призраков. Понимая, что он входит в другую реальность, персонаж Джонса не испытывает страха. Напротив, на его лице появляется улыбка, выражающая детское любопытство. Это экранизация сцены из вышедшего в 1982 году романа канадского писателя У. П. Кинселлы «Босоногий Джо». В романе герой, которого сыграл Джонс, — Сэлинджер; в фильме он носит имя Теренс Манн. Последняя глава «Босоногого Джо» называется «Восторг Дж. Д. Сэлинджера», и именно Сэлинджер появляется в ней на кукурузном поле, чтобы воссоединиться с духами прошлого, духами своих персонажей.

После того как весной 2009 года Сэлинджер, перенесший операцию на бедре, вернулся домой к заботливой жене, его здоровье значительно поправилось. В течение многих лет они с Коллин почти каждую неделю отправлялись в соседний Хартленд, чтобы поучаствовать в воскресном обеде, который устраивала местная церковная община. Сэлинджер возобновил этот еженедельный ритуал и чувствовал себя настолько окрепшим, что не отказался от этих путешествий даже зимой. Когда в первый день нового года ему исполнился девяносто один год, все члены семьи радовались, что ему суждено еще долго пробыть с ними. Однако с середины января он начал слабеть. Болей он, видимо, не испытывал, но силы его постепенно таяли. На исходе дня в среду, 27 января 2010 года, Дж. Д. Сэлинджер скончался.

Агент Сэлинджера официально сообщила об этом 28 января. Зачитывая заявление, сделанное его сыном Мэтью от имени всей семьи, Уэстберг, в частности, передала общий смысл удивительных прощальных слов, обращенных Сэлинджером к человечеству: «Сэлинджер сказал, что, прожив жизнь в этом мире, он был не от мира сего. Его тело остыло, но его семью согревает надежда, что он все же находится с теми, кого любит, будь то религиозные или исторические деятели, близкие друзья или литературные герои».

То, что Сэлинджер жил в этом мире, но был уже не от мира сего, все знали давным-давно. Эта библейская формулировка — «не от мира сего» — в устах любого другого писателя прозвучала бы высокопарно, но для Сэлинджера это была простая констатация факта. И никто не сомневался, что, говоря так, писатель меньше всего думал о своем «я», чему подтверждением служит заявление его близких. Выразив надежду, что он воссоединился со всеми, кого любил, семья Сэлинджера лишь высказала то, во что верил он сам. Поместив героев его произведений в одно пространство с душами его ушедших друзей, религиозных и исторических деятелей, которых он стремился постичь, авторы заявления создали емкий художественный образ, достойный ушедшего писателя.

При известии о кончине Сэлинджера у всего мира перехватило дух. Несмотря на его почтенный возраст и давнее отшельничество, уход писателя потряс общество. СМИ взорвались таким шквалом откликов, какого, пожалуй, не было со времени самоубийства Хемингуэя за пятьдесят лет до того. Даже Джон Апдайк, чья смерть случилась ровно за год (день в день) до этого, не удостоился такого прощания. Его уход, как и уход большинства писателей, рассматривался прессой и телевидением как исключительно литературное событие; Сэлинджер же стал частью американской культуры, фигурой почти мистической из-за его долгого отшельничества, но вместе с тем вошедшей в жизнь самых разных людей благодаря созданному им персонажу Холдену Колфилду и роману «Над пропастью во ржи».

Дж. Д. Сэлинджер был уникален, и многие находили утешение в его благородном противостоянии миру. Других же грело простое знание, что хоть и канула в вечность их юность, Сэлинджер по-прежнему здесь, рядом с ними. Его смерть принесла мгновенное понимание: мир уже вряд ли увидит такое уникальное сочетание человеческих качеств; утрата чудовищна.

Интернет забурлил. В течение нескольких часов после объявления новости тысячи блогов и веб-сайтов поместили некрологи. Писатели и издатели, начиная со Стивена Кинга и Джойс Кэрол Оутс и кончая сотрудниками «Нью-Йоркера» и «Литтл, Браун энд компани», писали о том влиянии, которое оказал на них Сэлинджер. Лилиан Росс, давняя сотрудница и подруга Уильяма Шона и мать крестника Сэлинджера, прервала многолетнее молчание, чтобы вспомнить, каким он был хорошим другом. Она также обнародовала ряд фотографий Сэлинджера с ее начинавшим тогда ходить сыном Эриком. На них малыш и взрослый играют и хохочут, словно воспроизводя завораживающие сценки из произведений писателя.

Разные телеканалы запускали длинные передачи, посвященные жизни Сэлинджера, стараясь максимально использовать те скудные сведения, которыми они обладали, и концентрируя внимание на непреходящем значении «Над пропастью во ржи». С экранов не сходила череда литературоведов, размышлявших о долговечности воздействия Сэлинджера на людские умы и анализировавших его творчество. Объект внимания перешагнул через культурные границы. Сэлинджер пользовался одинаковой популярностью и как герой новостных программ, и как предмет интеллектуальных дискуссий.

Смерть Сэлинджера стала первополосной новостью каждой американской газеты и большинства газет во всем мире. «Нью-Йорк тайме» напечатала большую статью о писателе, несмотря на то что годом ранее выступала против него в суде. Впервые за последние несколько лет на первой странице газеты появилось черно-белое фото, малоизвестный любительский снимок 1961 года, запечатлевший Сэлинджера с Уильямом Максуэллом. В дополнение к извещению о кончине писателя на первой полосе еще целый разворот «Таймс» был отдан выражениям неподдельного горя утраты. И в этом газета не была одинока. Потере, воспринимавшейся всеми как событие общенационального масштаба, свои полосы предоставили не только американские газеты, но и вся мировая пресса.

К сожалению, неожиданный всплеск едва ли не маниакального интереса к фигуре Сэлинджера поднял на поверхность муть всяческих вымыслов. Из раза в раз повторялось, что мать Сэлинджера родилась в Ирландии, а то даже и в Шотландии, что его привлекали девушки моложе двадцати лет и что питался он исключительно замороженными бобами. Почти сразу же после смерти писателя стали всплывать его прежде неизвестные фотографии. Как грибы пошли некнижные переиздания его рассказов, причем в подборках, которых Сэлинджер явно бы не одобрил. «Эсквайр» перепечатал «Сельди в бочке» и «Душу несчастливой истории», в то время как «Нью-Йоркер» дал возможность подписчикам электронной версии журнала загрузить двенадцать рассказов, назвав их «мемориальной коллекцией».