Именно превращение присвоенного труда гения в предмет товарно-денежных отношений, в объект самой настоящей спекуляции произошло в той истории, о которой мы говорим.

Не знаю, когда у Матильды Кудашевой впервые возникла мысль что-нибудь материальное с шолоховской рукописи обязательно поиметь. Не знаю, брала ли она и сколько с некоего аспиранта из Смоленска, который якобы когда-то над рукописью работал. А вот Колодному, согласно его книге, сначала позволила только подержать в руках заветные листы. Но он не отступил – проложил к ним дорогу. Чтобы получить их для работы, пусть только в ее квартире, пришлось помочь ей эту квартиру сменить на более хорошую. Это он предложил. И сделал. Потом помог установить в новой квартире телефон. Лишь тогда, как он свидетельствует, ему дали рукопись, чтобы заниматься с ней за специально отведенным столом.

В общем, принцип известный: ты мне – я тебе. Она так и пишет ему в письме от 14 ноября 1986 года, факсимиле которого можно прочитать среди иллюстраций в конце книги: «Спасибо Вам, большое спасибо, такое доброе дело не каждый родственник может сделать.

Мы в большом долгу, но, думаю, сможем для Вас сделать также доброе дело… Вы большой человек…»

Вот так они делали друг для друга добрые дела. Но за чей счет? Квартира и телефон – за счет Советской власти, конечно: Колодный сполна использовал свои связи и в Моссовете, и в Союзе писателей. А с Колодным расплатились за счет Шолохова.

Ну а дальше этот счет они использовали совместно – Матильда Кудашева и Лев Колодный. Впрочем, каждый по-своему.

Подумать только, ведь именно в это самое время – 10 мая 1987 года Лев Ефимович печатает в «Московской правде» беседу с Марией Петровной Шолоховой, женой писателя. То есть он общается с нею. Но молчит, что в эти дни (и давно уже) работает над рукописями «Тихого Дона». Что они – есть!

Почему молчит? Связан словом перед Матильдой? Однако для себя не постеснялся его нарушить: тайком от Кудашевой, как сам признается, вынес и ксерокопировал 125 страниц. «И она ничего мне не сказала, когда я начал публиковать в газетах главы будущей книги и иллюстрировать их ксерокопиями», – пишет теперь.

А почему же не сказала? Не есть ли это прямое подтверждение того самого сговора, комплота, по выражению Феликса Кузнецова, который возник между двумя этими достойнейшими людьми? Достойнейшими в том смысле, что один вполне стоит другого…

О Кудашевой Колодный написал: «По-моему, она совершила подвиг, сохранив миру «Тихий Дон».

Миру или ему, Колодному? Повторю: ведь до того, как в 1999 году эти рукописи нашел Институт мировой литературы, их никто, кроме Колодного, не видел! И, может быть, так никто и не увидел бы никогда…

Колодный изо всех сил подчеркивает, что во время бомбежек в 1941-м Кудашева даже брала рукопись с собой в бомбоубежище. Спасибо! За это – спасибо. Но вот разговор, который запомнился близким Шолохова, разговор на его похоронах.

– Мотя, у тебя никаких Мишиных бумаг не осталось? – спросила Матильду Емельяновну вдова писателя.

– Нет, – ответила она.

Так же отвечала и раньше, когда к ней обращались члены шолоховской семьи. Дескать, пропала рукопись «Тихого Дона» при переездах.

И в какой драматической ситуации все это происходит! Меня буквально потрясла запись Кудашевой, найденная недавно в ее архиве и обнародованная Феликсом Кузнецовым в исследовании «Шолохов и «анти-Шолохов». Речь идет об отмечавшемся в 1975 году юбилее писателя:

«Семидесятилетие праздновали в Большом театре. Мы пришли на квартиру за пригласительным билетом, а Мария Петровна нас встречает в тревоге, говорит, только что увезли Александровича в Кремлевскую больницу… Что должна была выйти из дома, а он остался бы один, лежал в постели, отдыхал, мое сердце почуяло что-то неладное, я зашла к нему, и он сумел только сказать: «Не уходи» – и потерял сознание».

Это был второй инсульт Шолохова. В мае 1975-го, то есть вскоре после наката новой волны травли: в конце 1974 года на Западе вышла печально знаменитая книга «Стремя «Тихого Дона», вдохновленная и напутствованная Солженицыным. «Не предъявлена рукопись» – один из главных аргументов обвинения. И вот в такой обстановке, видя, насколько тяжело приходится Шолохову и всей этой вроде бы близкой ей семье, Кудашева молчит о находящихся у нее рукописях. А ведь могла (и должна была!) предъявить как самый веский довод в защиту писателя! Не подвиг для этого надо было совершить – проявить элементарную порядочность.

Не принимаю никаких оправданий, выстроенных Колодным. Обида, что Шолохов «не спас» ее мужа, то есть не вызвал с фронта, о чем мы уже говорили? Можно таким образом что-то объяснить, но оправдать – ни в коем случае. Однако вслед за Кудашевой Колодный в беседе с одним из самых злобных ненавистников Шолохова – бывшим нашим соотечественником, а теперь гражданином Израиля – Бар-Селлой повторяет там, в Израиле: «Шолохов его с фронта не вызвал, поскольку, как сказала Матильда, известно, чем Шолохов в Москве занимался – пьянствовал и по бабам… И погиб Кудашев».