– Что ж, хвала Господу! А я-то уж решила, что придется вернуть назад деньги и все новые платья и украшения, что я купила нынче утром.

Слова ее звучали раскованно, но кожа выдавала с головой – на щеках и груди выступил жемчужно-розоватый румянец. Она разыгрывала роль невозмутимой великосветской куртизанки, хотя в душе оставалась застенчивой и скромной девушкой.

– И слышать не хочу ни о каком возврате денег, Беа. Ты все, о чем я мог только мечтать. – Ритчи старался сдерживать эмоции, чтобы голос его звучал спокойно, несмотря на бушующую внутри бурю. Склонившись над Беатрис, он поцеловал ее, так как больше не мог сдерживаться.

В первую секунду она лежала неподвижно, принимая его мягкие губы, но потом, будто ожив под воздействием электричества, обвила его руками, прижимаясь своим обнаженным телом к его одетому. Ритчи изогнулся, сидя на кровати, чтобы крепче обнять ее.

Он пообещал себе, что сегодня непременно овладеет Беатрис, но теперь не был уверен, сможет ли сдержаться, находясь рядом с ней, этим живым воплощением энтузиазма и невинности, смелости и божественной чистоты.

Беатрис привнесла в его душу боль, которой он никогда не знал прежде.

Даже когда любил и дважды женился.

«Я обнажена и целую мужчину, – вертелось в голове у Беатрис. – Я обнажена и целую Эдмунда Эллсворта Ритчи».

Кто бы мог подумать, что дойдет до такого? Тем не менее, отвечая на прикосновение твердого, требовательного рта Ритчи, Беатрис впервые чувствовала, что находится именно там, где и должна быть.

Ей нравились губы Ритчи, такие бархатистые и мужественно-подвижные, нежные, но одновременно властные. Не отвечать на их прикосновение было просто невозможно, но делала она это противоречащими друг другу способами: бросая вызов и отступая, подчиняя и подчиняясь. Как это рот, который, по сути, является всего лишь образованием кожи, оказался способен на такую артистичность?

Изгибаясь и ерзая, Беатрис всем телом прижималась к одежде Ритчи, шерстяной материал которой ласкал ее кожу. Ей хотелось, чтобы он тоже обнажился, но тот контраст, что существовал между ними сейчас, казался ей чрезвычайно возбуждающим.

Руки Ритчи отправились в странствие по ее телу, чего она очень ждала, так как это являло собой новый чувственный опыт, новую провокацию. Ласкающее прикосновение его теплой кожи к ее коже. Сильные пальцы, порхающие по ее телу, – в них заключена большая сила, которую он сдерживает. Беатрис чувствовала, что внутри его существа нарастает напряжение, набирающее обороты, как вращающаяся все быстрее юла, но он касался ее очень осторожно, без жадности и сладострастия.

Если кто и был сладострастным, так это сама Беатрис, которая, не в силах сдерживаться, в экстазе терлась и терлась о тело Ритчи, двигаясь почти волнообразно, точно ласкающаяся к хозяину кошка. Когда он сел прямо, отстранившись он нее, с губ ее сорвался резкий звук недовольства.

– Я хочу, чтобы ты взялся за дело более рьяно, – сказала она и тут вскрикнула: – Ах! – потом рассмеялась от абсурдности своего поведения.

– Я и сам бы рад, моя сладкая, но позволь мне прежде снять пальто и ботинки. – Ритчи говорил совершенно серьезно, но глаза его при этом лучились весельем, энергией молодости. Прежде Беатрис никогда не приходило в голову поинтересоваться, сколько ему в действительности лет. По всей видимости, он старше ее лет на десять, а может, и больше. Когда Ритчи бывал чем-то опечален, чему раз или два становилась свидетельницей Беатрис, он выглядел на свой возраст.

Но сейчас… сейчас лицо его лучилось радостью и было почти ангельским. Со своими густыми светлыми волосами и кривоватой усмешкой он очень походил на молодого бога.

Прекрасно скроенное пальто было отброшено в направлении стула с подлокотниками, а мгновение спустя Ритчи уже успел развязать шнурки и снять свои до блеска отполированные ботинки. Затем он порывисто сорвал с себя булавку для галстука и уронил ее поверх горстки шпилек Беатрис, тут же принявшись освобождаться от галстука, который отправился вслед за пальто. Ритчи же поспешно снимал с себя высокий накрахмаленный воротник. Он уже совсем было собрался ринуться в объятия Беатрис, но все же помедлил еще мгновение, чтобы отсоединить карманные часы на цепочке и отложить их в сторону.

«Он не хочет поранить меня ими», – подумала Беатрис.

Этот предупредительный жест взволновал ее сердце и наполнил его еще большим желанием. Желанием чувствовать на себе прикосновение его губ и кожи. Повсюду. Им был отпущен всего один месяц, и она хотела, чтобы Ритчи овладел ею немедленно.

Осознание того, что отношения их не продлятся вечно, придавало каждому ощущению остроты и яркости. Ухватившись за полы его рубашки и жилета, Беатрис снова привлекла его к себе, ища и находя его губы. Когда Ритчи капитулировал, склонившись над ней, она обхватила его руками, снова растворяясь в пикантном прикосновении ткани к своей коже. Раздвинув ноги, Беатрис прижилась к Ритчи. Это оказалось так легко. Так естественно. Так странно, но в то же время уместно.

Поцелуй Ритчи был жадным, но сдержанным, и сердце Беатрис екнуло, когда он принялся ласкать ее тело, не отрываясь от губ. Его теплые пальцы ласкали ее кожу, оставляя после себя светящиеся и слегка покалывающие дорожки, как будто бы они были намазаны «Божественной пряностью». Чем больше он касался ее, тем больше она двигалась, потому что просто не могла поступить иначе. Его рот с легким привкусом чая поглощал ее мягкие обеспокоенные вскрики.

– Позволь доставить тебе удовольствие, тебе одной, – прошептал Ритчи, вплетая слова в поцелуй. – Позволь ласкать тебя. Я хочу видеть твое лицо, то, как ты станешь двигаться и кричать, достигнув оргазма. Не хочу в этот момент раствориться в собственном наслаждении.