Потом он стал попеременно то лизать, то посасывать, делая ее участницей этой восхитительной любовной игры. Он ласкал ее половые губы, опоясывая их языком, щекоча, проникая внутрь и возбуждая.

Будучи искусным любовником, Ритчи намеренно избегал точки наивысшего наслаждения, крошечного бугорка, умоляющего, нет, призывающего его прикоснуться к нему.

– Ритчи, пожалуйста!

– Пожалуйста, что, Беатрис? – приглушенным, но все же очень коварным голосом поинтересовался он, поддразнивая ее.

– Ты знаешь!

– Да, знаю. – Он коснулся входа в ее влагалище свернутым в трубочку языком, будто вкушая ее нектар. – Но все же я хочу, чтобы ты сама это сказала, моя восхитительная девочка.

– Ох, ради всего святого! – Беатрис потянула его за волосы, чтобы наказать, но он не дрогнул, продолжая прикасаться языком к входу во влагалище, будто разведывая территорию. – Полижи мой клитор, гадкий ты человек, или ты доведешь меня до помрачения рассудка.

– Что ж, очень хорошо, я повинуюсь, – пробормотал он и именно так и сделал.

– О! О, Ритчи!

Через мгновение, одно краткое мгновение он воспламенил ее, распространяя по ее телу волны наслаждения, исходящие от его кружащегося пронзающего языка. Схватив Беатрис за бедра и крепче прижавшись ртом к ее лону, он принялся перекатывать губами чувствительный бугорок ее удовольствия, одновременно нанося по нему удары языком.

Содрогаясь в судорогах мощнейшего оргазма и сжимая мышцы влагалища, Беатрис вцепилась в волосы и плечи Ритчи, колотя его пятками по спине. Полностью потеряв контроль над собой, забыв о стыде, почти лишившись рассудка, она выгнула спину дугой, точно та была тетивой лука, натягиваемого любящей рукой хозяина.

Ритчи был рядом с ней, он касался ее языком и губами, а его сильные руки поддерживали ее раскачивающиеся из стороны в сторону ягодицы.

Весь мир, казалось, вращался вокруг рта Ритчи, ласкающего ее лоно. Это было сравнимо с тем, как если бы она затерялась в открытом море, наслаждаясь, однако, своим долгожданным и таким сладостным путешествием.

Почти лишившись чувств, она продолжала подскакивать и раскачиваться на волнах восхитительной чувственности, снова и снова ударяясь о скалу в образе мужчины, ласкающего ее.

Силы покинули тело Беатрис. Руки и ноги ее стали ватными, неспособными исполнять команды разума, даже если бы он и сумел отдать какой-нибудь приказ. Она лежала ничком на постели, задыхаясь и остро ощущая кудрявую голову Ритчи, покоящуюся на ее бедре. Его теплое дыхание все еще омывало ее влажное, липкое лоно.

– Я думала, что умерла и попала в рай, – с трудом вымолвила Беатрис первое связное суждение, сложившееся в ее сознании. – Я и представить не могла, что… это… это окажется таким восхитительным.

Подняв голову, Ритчи воззрился на нее поверх ее корсета.

– Если я не ошибаюсь, то те, кто занимался научными исследованиями подобных вещей, назвали это куннилингусом, – торжественно провозгласил он, заставляя Беатрис снова содрогнуться. Губы его сияли от влаги. То была ее влага.

– В самом деле, стоит знать правильные названия понятий, – сказала она, отчаянно краснея при мысли о том, чем она только что занималась. – Это слово очень похоже на латинское. А еще оно кажется мне каким-то… равнодушным и совсем невдохновляющим.

Ритчи улыбнулся, явно довольный собой, и облизал губы. При виде этого зловеще-соблазнительного действия клитор Беатрис снова дернулся от предвкушения. Особенно теперь…

– Я рад, что тебе понравилось, Беа. Я так и предполагал… хотя более изнеженные леди поначалу находят это пугающим.

– Что ж, спешу сообщить тебе, Ритчи, что я гораздо менее изнеженна, чем можно заключить, исходя из моей репутации.

Она пожала плечами, слегка переместившись на кровати. Лоно ее по-прежнему находилось в опасной близости от прекрасного рта Ритчи, и Беатрис испытывала искушение подвинуться вперед и потребовать повторить все сначала, вместо того чтобы поучать ее латинскими словами.

– Репутация ничего не значит, моя сладкая девочка. – Ритчи поднялся на ноги. Движения его были очень грациозными, невзирая на тот факт, что он некоторое время провел на полу в неудобной позе. – А ты совершенно особенная.

«И ты тоже», – мысленно добавила Беатрис.

Стоило ей лишь взглянуть на него, как сердце переворачивалось у нее в груди. Он и в самом деле был необыкновенным. Подвижный и мускулистый, он являл собой редкостный образец зрелой мужской красоты. Рубашка его была расстегнута на груди, являя взору блестящую кожу, при виде которой Беатрис испытывала желание прижаться к ней лицом, потереться о растущие там светлые волосы. Она хотела целовать его шею. Касаться лица. Прижаться щекой к его ширинке, как делала на балу леди Арабеллы, чтобы снова почувствовать через ткань неоспоримое свидетельство его желания.