Случилось так, как предсказывал Антек. Не мы подожгли гетто — нас поджигают. Огонь уже близко. Слышно, как над нами рушатся балки горящей кровли. Быстро принимаем решение об эвакуации. Единственный возможный путь — в центральное гетто. Выходим во двор. И тут ко мне подходит Пнина, протягивает теплую руку: «Я боюсь, я никуда не пойду». — «Не бойся, — говорю я, — ты пойдешь со мной. Будешь все время рядом, я буду держать тебя за руку». И так и стало. Мы в полном комплекте. Приближаемся к тому месту, где в стене пролом. Тут можно перейти в центральное гетто. Но стена в этом месте ярко освещена прожектором и обстреливается из пушечки, установленной немцами на Бонифратерской (вот она, видна на снимках). Зигмунт, наш единственный снайпер — других нет, — одним выстрелом гасит прожектор. Уже почти все прошли: выскочили на улицу и через большой пролом в стене переходят в центральное гетто. Мы с Зигмунтом и Пниной последние: стоим в подворотне и смотрим, как остальные один за другим исчезают за стеной. Еще сейчас я чувствую теплую руку Пнины в своей руке.

Двое парней, которые сообщили о пожаре, подходят к нам и говорят, что не пойдут с нами, что у них хорошее убежище и там они будут в безопасности. Помню, с каким облегчением я это услышал. Все уже прошли, теперь наша очередь, ждем удобного момента. Вот и спокойная минута — нашей троице удается проскочить через пролом. Ребята по ту сторону стены нас ждут. А я понятия не имею, куда идти. Но мы откуда-то знали, что Анелевич на Милой, 18. Идем туда. Добираемся до угла Францисканской и Налевок и там, во дворе дома номер 30 по Францисканской, неожиданно сталкиваемся с Абрашей Блюмом. Он один. «Ну и что мне теперь делать, Марек?» — спрашивает он у меня. Я понял, что сейчас должен решать за всех. Но у меня нет никаких решений. Одна ответственность. Спускаемся в какой-то подвал. Засыпаем.

По пути в центральное гетто мы хотели забрать с собой Руту Перенсон с пятилетним сыном и больной матерью, но мать не могла ходить, а Рута не хотела ее бросать. Сказала нам, что на другой стороне Валовой есть убежище, где она будет в безопасности. На следующий день Адам решил туда пробраться и все-таки переправить Руту к нам. Мы выглянули в окно, из которого видна была Валовая, и увидели, что дома, под которым было убежище, больше не существует. Груда развалин полностью завалила бункер. Там погибла группа «Ханоар Хациони», а с ними Рута с семьей.

Утром наши постовые высмотрели немцев. Мы с большим удовлетворением наблюдали, как они крадутся под стеной, как передвигаются короткими перебежками, на большом расстоянии друг от друга, как прячутся. Они нас боялись!

Мы получили записку с арийской стороны. Оказывается, на Окоповой улице был подкоп, которым пользовались еврейские пекари. С арийской стороны передавали муку, а обратно — выпекавшийся в гетто хлеб. В записке говорилось: «Связь установим завтра ночью на Окоповой». Мы поставили там наблюдательный пост. Они прождали до утра, но из-за стены никто не появился. Мейлаха Перельмана, одного из постовых, ранили в живот, когда они уже оттуда уходили. Он дополз до Милой, 18, где оставался до самого конца. Сгорел живьем вместе с домом, его крики долго были слышны. Маша говорила, что до сих пор их слышит.

Следующая ночь: к нам на Францисканскую пришли Анелевич, Мира Фухтер и Целина. Пробыли целые сутки. Вечером Анелевич с Мирой вернулись на Милую, а Целина осталась с нами. Она меня слушалась.

До вечера никто с Милой к нам не пришел, так что около полуночи мы впятером отправились к ним. Помню, что со мной пошли Целина и Янек Биляк. Было темно. По дороге мы вдруг почувствовали, что Целины с нами нет. Над ней сломалась полусгоревшая балка, и она свалилась в подвал. Пришлось ее вытаскивать. На Милой — полная тишина, это производило странное впечатление. Мы несколько раз повторили пароль («Ян»), но не услышали отзыва («Варшава»). Вдруг из-под какой-то двери выкарабкалось человек пятнадцать. Только от них мы узнали про самоубийство, к которому призвал Юрек Вильнер, потому что из окруженного бункера якобы не было выхода. Но эти все-таки нашли выход и теперь в подробностях рассказывали нам, кто кого в какой момент застрелил и когда кто сам застрелился.

Что было дальше, я уже много раз рассказывал. В частности, о том, как неожиданно объявился Казик, которого я раньше отправил на арийскую сторону и который нашел для нас путь выхода из гетто.

Приезжаем утром в Ломянки [51] . Среди бела дня проехали через всю Варшаву в открытом кузове грузовика. В небольшом лесочке встретились с группой (человек сорок), которая раньше вышла с территории Тёббенса и Шульца. Вместе нас около семидесяти человек. Лесок молодой, редкий, низкий, место очень опасное. Днем из Варшавы приезжают Целеменский и Антек. Я говорю Целеменскому, что они должны срочно связаться с АК и увести отсюда людей в безопасное место. Кричу на него, что надо торопиться, пускай немедленно отправляется в Варшаву. Целеменский передает мое требование Фейнеру, но добавляет, что «Марек пал духом». Под утро Целеменский возвращается к нам с запиской от Грота: «Идите в Вышков, там вас ждут наши отряды». Еще рано утром Кайщак принес хлеб, и семьдесят человек двинулись в Вышков. При переправке через Буг неизвестно при каких обстоятельствах погибла группа Мердека Гроваса в десять человек.

Мы с Целиной вернулись в Варшаву. А наши партизанили под Вышковом почти целый год. Потом те, кому удалось уцелеть, тоже вернулись в Варшаву.

Судьбы их в Варшаве сложились по-разному. Часть погибла, сражаясь в Варшавском восстании, некоторые были убиты повстанцами. Пережили восстание не больше десяти человек, и все они очень скоро нелегально уехали — кто в Швецию, кто в американскую зону в Германии.

Варшавское восстание описывалось многократно, с разных позиций, и мне было бы нечего добавить, если б не то, что моя ситуация как его участника отличалась от ситуации большинства повстанцев. У меня был повстанческий мундир с бело-красной повязкой на рукаве и оружие, но моя еврейская физиономия определяла отношение ко мне людей, с которыми я сталкивался. Хорошее и плохое. Доброжелательное и неприязненное. Я описал все что мог, возможно, без ладу и складу, но это — клочки моей памяти.

Мы с Антеком и Целиной тогда жили на улице Лешно, во флигеле дома рядом с евангелической церковью, в одной из двух квартир на третьем этаже. В одной комнате этой квартиры профессиональным каменщиком была по всем правилам сложена дополнительная стена, за которой образовался тайник. Квартиру «прикрывала» Марыся Савицкая, которая вместе со своей тетей, Анной Вонхальской, участвовала в организации нашей жизни на арийской стороне. «Прикрывала» значит снимала на свое имя, ну и приходила к нам туда, приносила еду и новости. В тот день она пришла еще засветло и сказала, что на углу Желязной и Твардой задаром раздавали «Информационный бюллетень» [52] . Она слышала, что напечатано 50 тысяч экземпляров, но все уже успели разобрать, и ей ни одного не досталось. На Вольской она видела едущие в направлении Ловича немецкие подводы, они везут мебель, узлы и раненых солдаты. Настроение в городе удивительное, все радуются. Хотя, по слухам, мобилизация в очередной раз была отменена и вроде бы неизвестно, что начало восстания назначено на сегодня, город охватило возбуждение.