И еще я не перестаю удивляться, почему главный врач дала мне талон на жизнь, ведь в больнице я был всего лишь посыльным.

Для меня, во всяком случае до начала войны, Бернард Гольдштайн был в первую очередь отцом Янека, моего одноклассника, а потом уже крупным деятелем Бунда, большим авторитетом, создателем и начальником бундовской милиции.

В гетто мы подружились. Бернард не мог выходить на улицу, потому что его разыскивали немцы. Я приходил к нему всегда около полудня, и мы играли в «красного короля» (это карточная игра, не буду сейчас тебя учить, но все евреи умеют в нее играть). Еще приходили Абраша Блюм и Берек Шнайдмиль. Не знаю, почему они меня позвали, наверно, недоставало четвертого. Это было на Новолипье, в доме номер 12. Потом, в том же составе, мы отправлялись обедать на Дзельную, 31 к пани Буксовой. Она кормила нас супом и не помню чем еще. В гетто был голод. После войны эта Буксова влюбилась в Фалька, и они собирались пожениться, но нашлась жена Фалька и его увела. А Буксова осталась на бобах и поехала в Австралию одна.

Бернард вышел на арийскую сторону задолго до начала восстания. Его уже не было в гетто, когда я вступил в ЖОБ. Но до того он мне говорил: «Всегда организовывай все так, чтобы казалось, будто людей много». Я ему отвечал, что людей нет, откуда же я их возьму? А Бернард мне на это: «Я поступал так: брал несколько человек и, когда возникала необходимость, перевозил их в пролетке с места на место, чтобы они всегда оказывались там, где что-то происходило или должно было произойти». Это Бернард организовал на Пасху 1940 года защиту от инспирированного немцами погрома в гетто, куда для этого привезли людей из-под Варшавы. (До войны он так же созвал грузчиков с Птасьей улицы, которые дышлами от своих тележек отдубасили погромщиков.) Я описал это в своей книжке «Гетто борется»:

Но Бернард категорически не соглашался с тем, что городская партизанская война с немцами в гетто должна носить особый характер. Он не понимал, что в гетто абсолютно другие условия борьбы.

Бернард был из тех людей, с которыми не соскучишься. На арийской стороне с арийскими документами прятались две девушки. Они жили и работали у мужа с женой, которые ни о чем не подозревали. Девушки пекли пирожные, и одна из них (вторая была горничной) эти пирожные продавала, разнося по варшавским квартирам. Если ей не удавалось продать всё, она перед самым комендантским часом влетала к знакомым и навязывала им остатки. Чаще всего непроданные пирожные съедал Бернард.

С Бернардом связаны десятки историй, когда ситуация часто складывалась драматически, но благодаря его невозмутимости, а также молниеносной реакции и темпераменту на первый взгляд могла показаться забавной, а то и просто комической; на самом же деле это свидетельствовало о его хладнокровии и отваге. В гетто, а тем более на арийской стороне Бернарду выходить на улицу было очень опасно. Его лицо и могучую фигуру знала вся Варшава, поскольку до войны он руководил акциями ППС [20] и Бунда. Никогда не известно было, на что нарвешься: кто-то из тех, что его узнавали, мог сотрудничать с немцами. Поэтому Бернард носил длинную буйную бороду, закрывающую лицо. Потеряв в результате доноса квартиру, он поселился у девушек, которые пекли пирожные. Хозяева ни в коем случае не должны были об этом знать, так что он жил под кроватью. Но иногда ему требовалось выйти в туалет. Однажды ночью, когда он туда крался, пол громко заскрипел, разбудил хозяина, и тот выскочил из спальни в коридор. Увидев здоровенного мужика с длинной развевающейся бородой, он начал кричать: «Призрак, у меня в доме бородатый призрак!» Через минуту к мужу присоединилась перепуганная жена, однако Бернард уже пришел в себя и галантно ей объяснил: «Прошу прощения, но я сюда пробрался, чтобы полюбоваться вашей прославленной красотой!» И, поцеловав ей руку, побежал прямиком в уборную.

Таких историй не перечесть. Но прежде всего я хочу сказать, что Бернард Гольдштайн был очень значительной персоной. Однако не потому, что выполнял какие-то важные функции в еврейской партийной и профсоюзной жизни, и даже не потому, что успешно занимался защитой евреев от антисемитских выходок, от подрывающих рабочее движение разборок среди коммунистов, а в первую очередь потому, что был добрым и отзывчивым человеком, готовым вступиться за каждого обиженного. Особенно наглядно это стало видно в гетто, где он служил помощью и советом всем голодным, беспомощным, не сумевшим приспособиться к новой, трагической действительности. Были и такие, кому он подарил жизнь: благодаря его заботам эти люди уцелели. Некоторым членам боевых групп и политическим деятелям Бернард помог пережить — и психически, и физически — трудные военные времена.

Несмотря на постоянно грозящую ему опасность, Бернард всегда говорил, что предпочитает думать о красивых девушках, нежели о том, что его кто-то может выдать. В гетто его разыскивали немцы, на арийской стороне ему не раз грозили доносы, а после войны, когда немцы ушли, коммунисты так рьяно за ним охотились, что в конце концов схватили. Он попал в лапы УБ [21] ; похоже было, его вот-вот передадут НКВД. И вдруг, совершенно неожиданно, охранник, который его сторожил, открыл дверь и, чуть ли не вслепую осыпая ударами и пинками, фактически вышвырнул из участка прямо на улицу. Кто был этот охранник, неизвестно. Полагаю, он знал, что Бернард всегда помогал людям.

Пусть Бернард Гольдштайн будет образцом для тех, кто попал в беду, пусть служит примером того, как надо себя вести в трудных и даже экстремальных ситуациях и как оказывать помощь всем, кто в ней нуждается.

Польшу он покинул нелегально, вместе с Зигмунтом Зарембой [22] , чьи подчиненные благополучно довезли их почти до самой границы.

Пани Тененбаумова, медсестра из больницы Берсонов и Бауманов, была приятельницей адвоката Беренсона. Каждый день она кормила его обедом. После обеда адвокат засыпал, и тогда приходила ее дочка, воспитанная семнадцатилетняя девочка, чистенькая, гладко причесанная, в белой крахмальной блузке. Она помогала маме убираться.