Шрифт:
— Ты, как всегда, отличилась, — улыбаясь заметила царица. — Но почему же такой неравный дележ: трех голубей дали нам, а себе оставили только одного.
— Нам хватит и одного, государыня, — ответила опять Асмик, — мы сами виноваты в том, что нам мало досталось: плохо охотились.
— Нет, что послал господь, то поровну и поделим, — сказала царица, отделяя служанкам еще одного голубя. — Ступайте и поужинайте.
Служанки удалились, хотя по обычаю они должны были стоять у стола царицы до окончания ужина.
Вормиздухт, слушавшая с особым удовольствием слова милостивой царицы, вмешалась в разговор и улыбаясь заметила:
— Если мы еду делим поровну, то следует и работу делить поровну. Давайте ходить на охоту по очереди: один день мы, а другой — Шушаник и Асмик. Не будет ли так лучше, матушка?
— Будет. А ты умеешь охотиться? — спросила царица.
— Завтра наша очередь, и ты увидишь ловкость моих рук. Когда я жила в Тизбоне, брат мой брал меня иногда на охоту, и каждый раз я возвращалась с добычей. Однажды я убила бегущего зайца. Когда возвратилась домой, брат похвалил меня и подарил красивый перстень.
— И от меня ты получишь хороший подарок, если завтра покажешь свое искусство.
Царевна повеселела, как ребенок.
На столе стоял большой серебряный сосуд с вином и два золотых кубка. В замке иссякли все запасы, кроме вина. Отборные вина, привезенные из разных мест Армении, были зарыты в землю в громадных глиняных сосудах — карасах; некоторые хранились там по нескольку десятков лет.
Царица наполнила кубки ароматным вином, один поставила перед Вормиздухт, а другой взяла себе. Вормиздухт, понемногу отпивая из кубка, принялась неугомонно болтать. Рассказывала о Тизбоне, о своих приключениях при персидском дворе. И чем больше она пила, тем сильнее красный нектар Армении зажигал ее юную кровь огнем радости и тем ярче выступал румянец на ее бледных щеках. Она настолько увлеклась, что запела древнюю персидскую песню.
Высоко на выступе древней скалы Ужасная крепость стояла. Испуганно мимо летели орлы, И прочь убегали шакалы. Лишь ветер бесстрашно над ней пролетал И бился о горные склоны, И слышал, как в крепости кто-то рыдал, И слышал моленья и стоны. Не мудрый строитель те стены воздвиг, Они не из камня иль дуба, — Отпрянет в испуге взглянувший на миг На облик их дикий и грубый. Из трупов кровавых, из груды костей Воздвигнуты мрачные стены. Обрызганы кровью погибших людей, Стоят они здесь неизменно. Здесь к черепу череп уложены в ряд, И грозные высятся своды, И башни и вышки безмолвно стоят Под взором бесстрашной природы. Их было семь братьев, семь богатырей, Строителей крепости странной. И воинов не было в мире храбрей, Взрастила их мощь Аримана. Была у воителей-братьев сестра, Блистала красой своенравной, Дивились очам ее дивным ветра, И не было в мире ей равной. — Заря, не свети, — говорила она, Светлее тебя мои очи. Луне говорила: — Спи мирно, луна, Красой озаряю я ночи. И храбрые витязи дальних племен И грозные горные дэвы К чудесной красавице шли на поклон, И все были жертвою девы. А дивная дева им вторила вновь? — Пусть с братьями бьется воитель, — За славу победы дарую любовь — Получит меня победитель. Вздымалось копье, и сверкали мечи, И падал удар за ударом, Стучали сердца, как огонь, горячи, Объяты воинственным жаром. Гремели бои и гудел небосвод, И панцири наземь слетали, А боги глядели с небесных высот, Из горной невидимой дали. Красавица дева, нема и бледна, Следила за битвой кровавой, И радостно братьев встречала она, Гордясь их победною славой. И так, несчастливцы, один за другим, На поле борьбы погибали, Их трупы сносили к стенам крепостным И страшный чертог воздвигали. И стены все выше вздымались в зенит, И башни росли на уступах. А сердце красавицы — словно гранит; Никто не любим неприступной. Промчалось немало и лет и веков, И вот на земле появились Семь юных царевичей, семь храбрецов,— Красе их и горы дивились. И дрогнула дева, увидевши их. А сердце, что камень горячий. Кого из красавцев избрать семерых? Пусть битва решит ее участь. Как прежде, семь братьев вступили в борьбу С царевичами молодыми. Две равные силы решали судьбу.— Царевна следила за ними. Шесть юных царевичей пали в бою, Шесть пламенных солнц закатилось. Один лишь боролся за радость свою — Сражение длилось и длилось. И гордости давней своей изменив, Сбежала на землю царевна. И, юношу телом своим заслонив, Промолвила витязям гневно: — Вас семеро против него одного, Неравны вы в подвиге бранном. Победным венцом увенчаю его, Он стал мне навеки желанным. И братья сложили оружье тогда И юношу поцеловали — Пусть будет твоею она навсегда, Живите, не зная печали. [57]57
Сокращенный поэтический перевод В. Звягинцевой.
Мелодичный, звонкий голос царевны привлек внимание притаившегося во дворце демона, вылезшего из своего укрытия и медленно подкравшегося к двери той комнаты, откуда неслись чарующие звуки. Его мягкие красные башмаки неслышно ступали по полу, а царивший вокруг мрак делал его невидимым. Он слушал внимательно и злобно торжествовал.
Совсем иное впечатление произвела грустная песня Вормиздухт на царицу. Она настолько была взволнована, что постаралась скрыть свои слезы, чтобы их не заметила царевна. Содержание песни было удивительно сходно с участью той, которая ее пела, хотя Вормиздухт об этом и не подозревала. Она жила в полном неведении. Она не знала, что была тем самым яблоком раздора, из-за обладания которым крепость наполнилась трупами. Как и сказочный замок из песни. Артагерс тоже представлял собой гигантскую могилу тысяч жертв. Армения была залита кровью, гибель людей продолжалась и, быть может, длилась бы еще долго… Вормиздухт не знала, что поводом всего этого послужила безумная любовь Меружана к ней, ради удовлетворения которой он пролил столько крови и принес столько жертв. Она не знала и того, с какой целью содержится в крепости. Она лишь помнила, что находилась в гареме брата, когда враг напал у Тарвеза на персидское войско, что там произошла битва, погибло много воинов и ее доставили в эту крепость. Добросердечная царица взяла ее под свое покровительство и отнеслась к ней, как к собственной дочери. Она даже не знала, кто теперь осаждает крепость. Она думала, что это были те же отряды, что напали на войско ее брата. Царица всячески старалась скрыть от нее печальную действительность, чтобы не причинить боль ее нежному сердцу.
О Меружане она не имела понятия, никогда его не видела и лишь слышала его имя. Ей не говорили, что она считается его невестой и что наступит день, когда станет его женой. Она не знала, что все эти беды происходят из-за нее и что человек, так безжалостно осаждающий крепость, не кто иной, как ее будущий муж — Меружан.
При дворе персидского царя она была не существом, а вещью — одной из тех красивых и драгоценных вещей, которыми была полна царская сокровищница. Подобно тому как царь имел привычку награждать этими, драгоценностями своих вельмож, точно так же он обещал наградить Меружана царевной за его гнусную услугу… Об этом царевна узнала бы лишь только тогда, когда ее из рук в руки вручили бы Меружану.
Царица до сих пор не говорила с нею о Меружане, да и не имела желания говорить. Но теперь, слушая ее песнь, она мимоходом спросила:
— Знаешь, Вормиздухт, кто осадил нашу крепость?
— Нет, не знаю, — ответила она.
— Если бы враг сказал: «Дайте мне Вормиздухт, я прекращу осаду и удалюсь» — ты бы согласилась?
— Согласилась!
— Почему?
— Чтобы не умирали люди, чтобы был хлеб и они ели, и чтобы ты не страдала так много. Вот почему бы я согласилась.
— Значит, ты поступила бы так же, как та девушка в замке, о которой пела песню?
— Нет, не так. Она была бессердечной и ради своей красоты требовала жертв, и чем больше их было, тем сильнее радовалась. Она из тел и голов своих поклонников соорудила для себя замок. А я бы так не поступила: я бы не позволила проливать кровь из-за меня. Я бы немедленно выбежала к врагам, подставила грудь под их стрелы и воскликнула: — Вот я! Если вы сражаетесь из-за меня, прекратите битву! — Я бы пожертвовала собой и тем спасла всех.
Она говорила с неподдельной искренностью. Мечта о самопожертвовании развилась в ней не вследствие чувства человеколюбия, а из условий того воспитания, которыми она была окружена с детства. Старухи-няньки наполнили ей голову сотнями сказаний и сказок, которыми так богат персидский народ. Они воспитали в ней героический дух и зажгли ее воображение, вызывая чувства самопожертвования.