— Ты мог бы сохранить жизнь для себя, а не раздавать ее всем понемножку, — говорили ему соседи.

Но Бенвенуто только улыбался и качал головой. Он думал о том, что каждый седой волос помог ему найти нового друга, и таких друзей у него были тысячи и тысячи. Бенвенуто не знал устали в своих странствиях, хоть и опирался теперь на палку и часто останавливался, чтобы передохнуть.

— Скитался я, скитался, попал вот в эту страну и решил в ней поселиться, — закончил свой рассказ Бенвенуто, — я здесь я продолжаю заниматься отцовским ремеслом — ремеслом старьевщика.

— Но ведь на свете сколько угодно других стран, — удивился Цоппино, — почему бы вам не выбрать какую-нибудь получше этой?

Бенвенуто улыбнулся:

— В этой стране люди нуждаются в моей помощи больше, чем в любой другой. Это ведь самая несчастная страна на свете. Значит, тут мне и место.

— Как это верно! — воскликнул Джельсомино. Он растрогался до слез, слушая рассказ старика. — Вот самый правильный путь! Теперь я знаю, что мне делать с моим голосом. Он должен помогать людям, а не приносить им несчастья.

— Ну, это тебе будет нелегко, — заметил Цоппино, — например, не вздумай напевать колыбельную песенку — детишки только пуще разревутся. Ведь твой голос способен перебудить целую страну.

— Но будить спящих тоже бывает иногда очень полезно, — заметил Бенвенуто.

— Этим я и займусь! — решительно заявил Джельсомино.

— Нет, сначала ты займешься своим коленом, — сказал Цоппино.

Колено действительно все распухало и распухало. Джельсомино уже не мог ни ходить, ни стоять. Тогда решили, что он, пока не поправится, будет жить у Бенвенуто. Ведь он почти никогда не спал и мог позаботиться о том, чтобы Джельсомино не распевал во сне и не угодил таким образом в лапы полиции.

Бананито, как вы помните, вышел рано утром из дома и пошел куда глаза глядят. У него не было никаких определенных планов. Просто ему хотелось поскорее что-нибудь нарисовать, чтобы показать всем свое мастерство.

Привратники, орудуя шлангами, поливали водой улицы. Они перебрасывались шутками с рабочими, которые, нажимая на педали велосипедов, спешили на фабрику, ежеминутно рискуя попасть под холодный душ. Утро было ясным и светлым. Баианито чувствовал, как в его голове бродят тысячи великолепных замыслов. Внезапно ему почудился необыкновенный аромат и показалось, что среди булыжников мостовой вдруг распустились мириады фиалок.

«Вот самое лучшее из того, что я мог бы сделать!» — решил Бананито. И там же, где стоял, около ограды какой-то фабрики, он уселся на тротуар, достал из коробки кусок мела и принялся за работу. Вокруг сразу же столпились рабочие.

— Готов спорить, — сказал один из них, — что сейчас он нарисует кораблик или каких-нибудь голубков. Только где же собака, что держит шапку для подаяния?

— Я слышал однажды, — сказал другой рабочий, — такую историю. Какой-то художник провел на земле красную черту. Люди, что собрались вокруг, стали ломать себе голову соображая, что бы это значило.

— Ну и что же?

— Спросили наконец у художника. И он ответил: «Я хочу посмотреть, кто из вас сможет пройти под этой чертой, а не над ней». Потом он надел шляпу и ушел. Он, наверное, был немножко…

— Ну, этот, пожалуй, еще в своем уме, — перебил кто-то. — Посмотрите.

Бананито ни на секунду не отрывался от работы и рисовал так быстро, что трудно было уследить за его рукой. И на тротуаре в точности так, как он задумал, возникла целая клумба настоящих фиалок. Это был всего лишь рисунок, но такой прекрасный, что воздух внезапно оказался напоенным ароматом цветов.

— Мне кажется, я чувствую запах фиалок, — прошептал один из рабочих.

— Скажи лучше — запах тыквы, а не фиалок, пе то тебя в два счета упрячут в кутузку, — посоветовал ему товарищ. — Но запах чувствуется — это верно!

Все молча стояли вокруг Бананито. Было так тихо, что слышалось даже, как поскрипывает его мелок. С каждым новым штрихом, ложившимся на тротуар аромат фиалок все усиливался. Рабочие заволновались. Опи переминались с ноги на ногу, перекладывали свертки с завтраками из руки в руку, делали вид, будто проверяют, хорошо ли накачаны шины велосипедов, но не упускали из виду ни одного движения Бананито и только потягивали носами, чтобы полнее насладиться чудесным ароматом, который так радовал сердце.

Взвыл заводской гудок, призывавший их на работу, но никто не двинулся с места. Кругом только и раздавалось: «Молодчина! Вот это молодчина!»

Бананито оторвался наконец от работы, взглянул на собравшихся и прочел в их глазах столько благодарности, что даже смутился. Он собрал свои краски и поспешно зашагал прочь.

Один из рабочих догнал его:

— Что с тобой? Куда ты? Подожди минутку, сейчас мы вывернем карманы и отдадим тебе все наши деньги. Никому из нас еще не доводилось видеть такие замечательные рисунки.