– Ты не унывай, Олежа, – сказал на прощание Яган. – Продержись до зимы, а там видно будет. И гнев султанский уляжется, да и полегче будет – в зимние шторма галера в море не выйдет. Да и… И с галер выкупиться можно!

– Угу. Только деньги нужны. Которых нет.

– Нет, так будут. Ежели хороший навар с войны будет – у меня займешь, по-дружески. Ты вообще к флоту присматривайся – неплохое это дело.

– Спасибо, Ваня, за заботу! Удачи тебе.

Яган спрыгнул на пирс и неспешно пошел к берегу: в синем халате с желтым поясом, на поясе – кинжал в простых ножнах, на голове новенькая белая чалма. Рязанский холоп Иван. Ныне Яган-ага, лучший бомбардир повелителя правоверных его величества султана Мехмеда Фатиха. Осудить его за предательство? А кого он предал-то? Родину, где жил рабом да рабом бы и умер? Так, наверное, лучше ислам, чем такая Родина. Яган свой выбор сделал – плох он или хорош, но это его путь. И дай Бог (или Аллах) ему счастья.

Олег Иваныч положил голову на скамью – спать. Как вдруг услышал шепот. Кто-то называл его по прозвищу:

– Эй, Ялныз Эфе! Да не спи.

Шептал гребец с передней скамьи. Не с той, что непосредственно перед Олеговой, а со следующей. Шептал осторожно, стараясь не привлечь внимание надсмотрщика-подкомита, не разбудить спящих.

– Ты кто? Неужели русский?

– Нет. Я грек. Но дружил с русскими и знаю речь. Ты говорил с турком о Морее?

– Допустим.

– Я моряк и хорошо знаю те места. У тебя там друг?

– Ты очень любопытен… не знаю твоего имени.

– Илия. Илия Костадинос из Андравиды, города на севере Мореи.

– Я Олег. Местные называют меня…

– Я знаю. Ялныз Эфе. И знаю, что тебя хотели казнить. Слухи по галере разносятся быстро. Тебя здесь многие знают. Вернее, твое имя и подвиги.

Кто-то заворочался, застонал во сне на соседней банке. Илия замолк. Протопали по куршее шаги подкомита, затихли где-то на корме, у капитанской каюты. Золотистая луна повисла над палубой, и тонкие высокие мачты отбрасывали на спокойные воды залива черные расплывчатые тени. Олега со страшной силой клонило в сон. Но спать нельзя было! Ведь неизвестный друг Илия Костадинос явно не сказал всего, что хотел сказать. И может быть… Ага! Вот он, шепот…

– Да, Илия. Я не сплю.

– Ты собираешься быть рабом, Ялныз Эфе?

– Гм! Конечно же, нет. Но каким образом освободиться – вот вопрос.

– Добыть свободу просто, – снова зашептал Илия, – но и опасно, и трудно. Твое весло – там новые люди. Кто они, что думают, храбры ли? Знаешь язык поляков?

– Нет. Но, наверное, смогу понять.

– Хорошо. Тогда это твоя задача. Сделай так, чтобы они поверили тебе. И будьте готовы.

– К чему?

– Скоро узнаешь. Спокойной ночи, Ялныз Эфе. Рад знакомству.

– Взаимно.

Олег Иваныч долго не мог уснуть. Нахлынувшие эмоции переполняли его, он боялся даже подумать о том, что стоит за ночным разговором с Илией, боялся, чтобы не спугнуть невзначай неожиданно появившуюся надежду. Пусть небольшую, пусть пока робкую.

Он забылся только под утро. Не слышал, как осторожно прошлепали по куршее босые ноги юнги – иллирийца Каленты. Как, подойдя к скамье Илии, Калента передал греку небольшой железный предмет. Как собрался уходить, но был остановлен радостным шепотом Илии:

– Скажи на левом борту нашим: Ялмыз Эфе с нами!

– Ялмыз Эфе! – восхищенно присвистнул юнга и скрылся во тьме.

Не знал Олег Иваныч, что очень быстро вокруг имени Ялныза Эфе образовалась целая смесь слухов, более или менее похожих на правду. Одни говорили, что Ялныз Эфе – бывший раб-болгарин, свернувший шею своему жестокому хозяину и за то брошенный в страшную земляную яму. Другие считали, что «одинокий храбрец» не кто иной, как родной брат султана Мехмеда, не меньше последнего имеющий право на трон Империи Османлы. Неукротимый соблазнитель султанских жен и борец за справедливость – вот кто такой на самом деле Ялныз Эфе, шептались третьи.

Вообще же следовало признать, что его султанское величество допустил большую ошибку, не отрубив «храбрецу-одиночке» голову. Теперь тот имел все шансы стать символом. Знаменем чего угодно – от нищего брожения Галаты до дворцового переворота. Сам того не зная, одним своим появлением разжег Олег Иваныч давно тлевшую на «Йылдырыме» искорку бунта.

– Ялныз Эфе с нами! Ялныз Эфе! – передавали друг другу прикованные к тяжелым веслам невольники, и одно только имя «одинокого храбреца» вселяло надежду в самых отчаявшихся людей.

Неспокойной была служба на султанском флоте. Кроме открытой борьбы с неверными – испанцами, итальянцами, французами, – необходимо иметь в виду и многочисленных независимых и полунезависимых от султана пиратско-мусульманских владык, типа правителя Алжира или тунисского бея Османа. И у первого, и у второго находили радушный прием и защиту самые отпетые авантюристы. Весь этот сброд, собираясь в разбойничьи шайки, делал появление любого судна в акватории Средиземного моря весьма небезопасным занятием. И если бы дело касалось только христианских судов… Богатенькие буратины – турецкие и арабские купцы – тоже имели мало шансов уйти от алчного пиратского взгляда. Особенно если караван был малочислен. Поди потом докажи, кто там тебя ограбил – алжирцы, тунисцы, иллирийцы. Впрочем, мусульманские пираты быстро снискали себе славу исключительно деловых людей. Они крайне редко убивали. Зачем? Когда мужчин и красивых белых женщин можно с выгодой продать на невольничьих рынках Стамбула, Орана, Александрии. В крайнем случае, приковать к веслам собственных галер. А уж если попались богатые птички… Что ж – их родственникам гарантировалась полнейшая безопасность – лишь бы везли выкуп.