— Желаю всем удачи и света, — сказал я, — Да будет тень Креста над вами!

— Я провожу тебя, кавалер, — предложил диспетчер.

Он вывел нас за поселок, показал дорогу, потом, помявшись, сказал:

— Пусть кавалер извинит меня… Я простой диспетчер, и это не мое дело… Но я осмелюсь сказать: мы все желаем тебе победы. Мы все надеемся, что твое копье не будет знать поражений. И если тебе понадобится наша помощь — мы поможем. Даже если это неугодно Кресту…

Последние слова он произнес так тихо, что я едва расслышал.

— Спасибо, — растроганно ответил я. — Но почему вы решили оказать мне доверие?

— Ты… не настоящий кавалер, — сказал диспетчер тихо. — Мы видели, как ты работаешь. Ни один кавалер не умеет работать. У тебя руки рабочего человека. Ты — наш, хотя и одет кавалером…

Я рассмеялся — его слова были мне приятны.

— Спасибо за хорошие пожелания. Вскоре ты увидишь редкое зрелище — как Рюдель вылетит из седла. Говорят, этого никто еще не видел. Так что не пропусти!

Там, где дорога входила в лес, я оглянулся. Фигурка в желтом комбинезоне по-прежнему виднелась на краю поселка. Я помахал Фею рукой. Теперь я знал, что не одинок на Изумрудной, что у меня есть сторонники.

Мы шли по лесу уже давно. Дорога, в полях проложенная почти напрямик, здесь запетляла среди крутых, заросших вековыми деревьями холмов. Стало сыро и прохладно. Кроны лесных великанов сомкнулись над нашими головами. Где-то неподалеку бормотал и булькал ручей, в воздухе разносился странный пряный запах переспелых листьев. Я невольно замедлил шаг, вглядываясь в переплетенья ветвей по сторонам дороги. Лучшего места для засады нельзя было выбрать. Я знал, что засады нет, а если будет, то Петрович заблаговременно ее обнаружит, но ноги сами шли все медленней. И тут Петрович остановил меня.

— В лесу кто-то стонет, — сказал он.

Мы продрались сквозь густые ветви, и я увидел лежащего в траве человека в поношенной, грязной одежде. На вид ему можно было дать лет шестьдесят-семьдесят. Он был без сознания. Из раны, рассекавшей его лоб, сочилась кровь, заливая лицо.

Нам пришлось повозиться с ним довольно долго — мы смыли кровь, продезинфицировали раны (еще три были на плечах и спине), заклеили их биопластырем, обработали синяки и ссадины, вправили вывихнутое плечо, сделали уколы. Неизвестный перестал стонать и заснул.

Петрович внимательно осмотрел и выслушал его.

— Ничего опасного, — сказал он наконец.

Примерно через час неизвестный пришел в себя.

— Кто вы? — спросил он тихо, всматриваясь в нас.

— Меня зовут Алексей, а моего товарища — Петрович. Скажи, что с тобой случилось?

— Я… умру? — он смотрел на нас с испугом и надеждой.

— Через пять дней ты будешь здоровехонек. Все, что теперь тебе необходимо, это покой, сон, хорошее питание. Где ты живешь?

Неизвестный долго молчал, закрыв глаза. Потом попробовал подняться на ноги, но силы ему отказали.

— Помогите мне добраться до дому, — прошептал он. — Это совсем недалеко. Один я не смогу. Потом… дома я все расскажу.

— Ты понесешь его на руках, Петрович, — сказал я и пошел за Росинантом.

Тот стоял на дороге, где мы его бросили, свесив голову и хвост, ни на шаг не сдвинувшись с места.

Мы блуждали по лесу довольно долго, пока, наконец, не отыскали запрятанный в самой глуши домишко. Жилище незнакомца выглядело убого и снаружи, и внутри. Мы уложили пострадавшего на кровать, напоили, дали таблетку антеина. Постепенно наш пациент приободрился.

— Скоро ночь, — сказал он. — Оставайтесь у меня… Мне будет плохо одному.

Я понял, что он боится одиночества, темноты, своей слабости, чего-то еще.

— Хорошо, мы переночуем здесь. Сегодня тебя не стоит оставлять одного. Но я попрошу тебя назвать свое имя.

— Увы, у меня давно уже нет имени. Мое имя отобрано и передано другому, потому что я нарушил один из основных запретов — я слишком долго живу. А когда-то меня звали Летуром.

— Ты — Летур?! — чуть не закричал я. — Художник Летур?

— Нет, я не художник. Художник — это мой сын. Скажи — ты что-нибудь знаешь о нем? Неужели он еще жив?

Я оглянулся на робота. Петрович спокойно стоял у стены. Ему было все равно — сидеть, стоять или лежать.

— Я попрошу тебя позаботиться о лошади, — сказал я ему. — Расседлай ее, пусти попастись, да проследи, чтобы не сбежала. А если что-нибудь понимаешь в лошадях, подумай, как ее немного приободрить.

Робот ушел, и я облегченно вздохнул. Он наверняка знал кое-что о художнике Летуре, и мне не хотелось при нем говорить неправду. Но не мог же я сказать израненному человеку, что его сын погиб!