Да, папа, я очень желаю, чтобы ты вышелъ въ отставку, и чтобы на твое мсто поступилъ мужъ.

Графъ (горько усмхнувшись).

Откровенно сказано!

Ольга Петровна.

Совершенно откровенно!.. Другая на моемъ мст стала бы, можетъ быть, хитрить, скрытничать.

Графъ.

И знаешь: это гораздо было бы лучше!.. Гораздо!.. Есть такого рода откровенности, которыя требуютъ большой безсовстности, чтобы высказывать ихъ.

Ольга Петровна (нсколько смущенная этими словами).

Только не передъ тобой, папа!.. Ты самъ добротой своей ко мн прiучилъ меня быть совершенно откровенной съ тобою и хоть теб и непрiятно теперь выслушивать меня, но я все-таки хочу высказать еще нсколько моихъ резоновъ…

(Графъ длаетъ нетерпливое движенiе).

Ольга Петровна.

Я объясню все въ короткихъ словахъ: теб и Алексю Николаичу нельзя вмст служить, – это уже ршено!.. Тебя, разумется, если ты самъ не пожелаешь того, не тронутъ: за тобой слишкомъ много заслугъ и ты слишкомъ много уважаемъ, чтобы тебя захотли огорчить! Поэтому пострадаетъ тутъ бдный мужъ мой; ему дадутъ плохонькое мстечко или просто даже велятъ подать въ отставку, – словомъ, его карьера, такъ блистательно имъ начатая, будетъ подсчена въ корень. И сверхъ всего: мы будемъ обречены на бдность, потому что у Алекся Николаича ничего нтъ…

Графъ (перебивая дочь).

А триста тысячъ, которыя онъ взялъ съ Калишинской компанiи?

Ольга Петровна.

Алексй Николаичъ теб говорилъ, куда ушли эти триста тысячъ, и если ты, папа, вздумаешь этими деньгами сдлать какой нибудь вредъ мужу, то я буду требовать отъ тебя пяти тысячъ душъ материнскаго состоянiя, изъ котораго теб слдовала только седьмая часть.

Графъ (въ ужас и бшенств).

Какъ?.. Какъ седьмая часть!.. Разв мать твоя длила когда нибудь свое состоянiе со мной?.. Разв оно не принадлежало мн также, какъ и ей самой?.. Если я не взялъ отъ нея клочка бумаги, называемаго духовнымъ завщанiемъ, такъ потому оно твое?..

Ольга Петровна.

Да, потому оно и мое! Адвокаты мн говорили, что если опекунъ растратилъ состоянiе малолтней, такъ онъ долженъ возвратить его ей, а иначе его посадятъ въ тюрьму.

Графъ (въ окончательномъ бшенств).

Ольга, молчи!!!! Длай тамъ, что знаешь; но не смй мн этого говорить въ глаза…

Ольга Петровна.

И ты, папа, молчи о трехстахъ тысячахъ!.. Если ты хочешь, чтобы я къ теб была нжная и покорная дочь, будь и самъ ко мн нжнымъ и добрымъ отцомъ; служить теб, я прямо теперь скажу, нтъ никакой цли: состоянiя на служб ты уже не составишь, крестовъ и чиновъ, я думаю, больше получить не желаешь.

Графъ.

Все высчитала! Забыла только одно, что я служб еще могу быть полезенъ: и пусть твой супругъ не думаетъ, что онъ тутъ нужнй меня: я его нужнй и пока еще онъ выученикъ мой и щенокъ, котораго я выдрессировалъ!!!

Ольга Петровна.

Мужъ мой всегда это говорилъ и говоритъ, и ты посмотри, папа, что произойдетъ потомъ: положимъ, ты оттснишь мужа и прослужишь еще годъ, два, три, наконецъ утомишься и выйдешь въ отставку, тогда на твое мсто выберутъ совершенно чужаго теб человка, потому что мужъ мой долженъ будетъ скрыться куда нибудь въ уединенiе и о существованiи его къ этому времени забудутъ даже, и неужели же теб предоставить твое мсто постороннему лицу прiятне, чмъ мужу твоей дочери? ты мн, надюсь, не врагъ же совершенный! Наконецъ, если не для насъ обоихъ, то для твоего будущаго внука, котораго я ношу теперь подъ сердцемъ, ты долженъ желать устроить нашу участь.

Графъ (злобно усмхаясь).

Даже тому, что ты будешь матерью, какъ говоришь теперь, я теб не врю, до того я въ васъ изврился!

Ольга Петровна.

Я могу, папа, на эти оскорбленiи твои отвчать только слезами!.. (начинаетъ плакать).

Графъ.

И не плачь, пожалуста, при мн!.. Слезамъ твоимъ я тоже не поврю и убжденъ, что он притворныя.

Ольга Петровна.

Говори, папа, все что хочешь!

(Проходитъ нсколько минутъ молчанiя, въ продолженiи которыхъ Ольга Петровна плачетъ, а графъ сидитъ насупившись. Входитъ лакей).

Лакей.

Князь Михайло Семенычъ прiхалъ!

Графъ (взмахивая глазами на дочь).

Это по вашему приглашенiю, что ли?

Ольга Петровна (продолжая плакать).

Нтъ, папа, я не могла приглашать его!