— Пойдемте. Надо отдохнуть, привести себя в порядок. Это моя хорошая знакомая, — кивнул он в сторону женщины, — Зовет к себе, тут рядом.

Та кивнула:

— Да, давненько знакомы. Сколько раз сюда приезжал — и не счесть, пока у нас тут новый клуб строили. — Опять покосилась на Валю. — Да, а я и не спросила, Наталья-то Борисовна как поживает? В отпуск не собирается? Или вы вместе полетите?

— Спасибо, хорошо живет, — спокойно ответил мужчина. — А насчет отпуска не знаю — неясно еще, как получится… Не все ведь от меня зависит. Дела…

Обычный разговор, обычные вопросы и ответы. А у Вали вдруг сжалось сердце. Наверно, наступила расплата за пережитое. По лицу невольно покатились слезы. Женщина, взглянув на нее, заторопилась:

— Идемте, идемте! Видите, человек с ног падает. Подумать, такая кроха и в какую страсть попала!

На этот раз Валю не обидело даже слово «кроха», подчеркнувшее ее маленький рост, — она действительно слишком устала от всего.

Вечером того же дня Валя сидела на теплой, нагретой солнцем завалинке гостеприимного дома. Рядом с нею — рыжая ее попутчица, Зина.

Девушки познакомились и быстро сблизились, а из дому вышли потому, что обе не любили питейные застолья. Пусть мужчины сами.

Над бухтой повисло белое низкое и плотное облако — не то туман, не то дым. Валя нигде еще не видела такого слепого неба и такой слепящей, как белый расплавленный металл, воды. Вот он — Крайний Север…

Зина рассказывала о себе так, словно знакомы они сто лет:

— Уж и не знаю, какой из Димки старатель? Да туда всех-то и не берут, поди… Задурил ему голову один колымчанин. В Москве в ресторане встретил. Я тебе не говорила, мы же на Новом Калининском работали. Ты не думай, Димка, когда хочет, все может, даже альфрейные работы. Я против него — ничто. Ну вот. Там он его и встретил, человека этого. Отпускник, широкая душа. А имя и не выговорить — Вержбловский, Леопольд Казимирович. Он Димке и рассказал про старателей, обещал устроить. Я, говорит, все про Колыму знаю, что людям известно, а что нет — тоже знаю. Трепач, по-моему: очень уж говорит красиво.

Она вдруг смешно оттопырила нижнюю губу и заговорила чуть в нос:

— Молодой человек, внешность — ценный капитал, учтите это! Ваше лицо напоминает небо перед пургой: синие глаза — осколки неба сквозь черные тучи. Знаете, об этом у какого-то поэта хорошо сказано, но забыл сейчас у кого. А может, у меня самого? Я ведь тоже балуюсь поэзией. Так… в свободную минуту. — Зина опять перешла на свой обычный тон. — Трепач, верно?

— Похоже, — согласилась Валя. — Я тоже не люблю таких… со слишком легкими и красивыми словами.

— Ну, конечно же! — бурно обрадовалась поддержке Зина. — Я так Димке и говорю, а он не слушает! Ничего, работу мы в городе найдем — маляры везде нужны, и ни в какие старатели я его не пущу!

Валя позавидовала ее уверенности. Не то чтобы ей не хватало своей, она же была бригадиром там, в Братске, и все у нее шло как надо. Но это только с девчатами, а не в личной жизни. Никогда и ни о ком не могла она сказать так, как говорила Зина: «Не пущу».

— Девушки, где вы там? Нам скучно! — Это позвал хозяин дома — разбитной, веселый рыбак. А Вале вдруг захотелось, чтобы ее позвал сосед по самолету, позвал именно ее, а не Зину.

Она уже знала, что зовут его Александр Ильич Ремезов и что он — архитектор. Знала, что есть у него жена, Наталья Борисовна, а попросту — Ната. Час или два спустя после их приземления он позвонил ей по телефону и без конца повторял, что ничего страшного не случилось, а она все не верила, заставляла его искать какие-то новые успокаивающие слова. Сквозь щелястую дверь кабины Вале все было слышно… Видела она и то, что не очень он молод, ее сосед по самолету. Спереди темные волосы тронула проседь, и даже в густых, заламывающихся от малейшей перемены настроения бровях тоже есть редкие белые волоски. Но какое ей, собственно, до него дело?

Зина встала с завалинки:

— Пойду. А то еще напоят Димку, будет мне с ним мороки! Ты не идешь?

— Нет, посижу еще. Здесь хорошо.

Солнце ушло, и море погасло. Постепенно его заволок туман. Не видно стало и аэродромного поля. Остался только тесный, к порогу дома прижатый мирок, две хилые березки и каменистый склон сопки прямо за домом.

На сопке, по-видимому, ничего не росло, — только камни и ржавые листочки незнакомых трав между ними. Все съедал холодный морской туман. Валя поднялась выше по склону. Домик почти незаметно остался внизу.

Те же камни, но среди них Валя вдруг увидела цветок: тонкий, как нитка, стебель и на нем пять прозрачных белых лепестков, словно сотканных из осеннего тумана. Белозор — цветок поздней осени… Когда-то она собирала эти цветы вместе с отцом под Ленинградом. Там они росли на ярко-зеленых болотистых лугах и над ними печально и длинно кричали чибисы. А, впрочем, было ли это когда? Или приснилось?.. Есть ведь такие сны, что наполняют душу радостью или грустью сильнее, чем самые яркие воспоминания о действительных событиях.