Фергюссон вздохнул.

— Ну вот, мне только-только начала нравиться эта игра, а вы взяли и все испортили.

— Что ж, я всегда могу что-то загадать, чтобы вы не скучали.

Но едва язвительные слова слетели с ее губ, Белинда пожалела, что произнесла их. Она ведь собиралась очаровать его своей красотой и обаянием, но пока делала все, чтобы рассердить. А это никуда не годится. Вполне возможно, что у него, как у большинства мужчин с большими деньгами, раздутое самомнение и полное отсутствие чувства юмора.

Но спустя долю секунду он опроверг ее предположение, весело рассмеявшись. И смеялся он приятно, тихо и заразительно, а не громко и самодовольно.

Даже глаза его улыбались, когда он ответил:

— Должен признаться, что теперь я предпочитаю более взрослые игры.

— Это я знаю, — холодно произнесла Белинда.

Год назад она лично получила трагические доказательства того, что могущественный Фергюссон действительно предпочитает «более взрослые игры». Больше всего ей хотелось впиться в его красивое лицо ногтями, располосовать его сверху донизу и визжать, визжать, изливая накопившуюся ненависть.

Освальд сразу пожалел об игривом замечании, которое вызвало такой ледяной отпор.

Но молодая женщина уже раскаялась в своей вспышке, в примитивном стремлении к насилию и напомнила себе, что если собирается преуспеть в своей миссии, то не должна никоим образом даже намекать Фергюссону на то, что имеет какое-либо отношение к Джону Аброгайлу.

И, приложив неимоверное усилие, она легко сказала:

— На каждой фотографии вы фигурируете с новой спутницей, а газеты, не стесняясь, окрестили вас новым Дон Жуаном.

— Газетчики очень часто распространяют истории, граничащие с клеветой. Я лично всегда возмущался такими отзывами.

— Почему же не подали в суд? Или считаете, что лучше плохая реклама, чем никакой? — спросила она.

Ему показалось, что ее настроение изменилось, и он ответил, широко улыбаясь:

— А вам как кажется?

Белинда понимала, что уже находится под влиянием его обаяния, его сексуальности, его магнетизма, и сделала попытку улыбнуться в ответ. Выяснилось, что это много проще, чем ей казалось. Что она лучшая актриса, чем думала.

Фергюссон был впечатлен ее ответной реакцией и продолжил:

— Боюсь, мои отношения с прессой оставляют желать много лучшего. На последней пресс-конференции меня спросили, что я думаю о современной журналистике, и я ответил, что, к сожалению, многие представители этой профессии не только сильно отклоняются от истины, но зачастую и просто сочиняют то, чего не знают. С тех пор они жаждут моей крови.

— Так все эти истории — ложь? — Вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она успела подумать.

— Очень часто, да. — Он внимательно посмотрел на свою спутницу и сказал: — Я не притворяюсь святым, но большинство газетных сплетен именно то, что они есть, — сплетни. Выдумки. Но, к несчастью, мимоходом брошенная грязь иногда прочно пристает.

— Да, но не так давно пресса была без ума от вас.

— Но только до тех пор, пока не выяснили, что я не желаю сотрудничать с ними. — После этих слов Фергюссон сменил тему разговора. — Надеюсь, у вас не возникло никаких проблем с переводом и таким поспешным переездом?

— Нет, вовсе нет.

— Вам не пришлось расстаться с кем-то близким? С приятелем, женихом?

— Нет.

Фергюссон был рад, что сведения Траппа подтвердились, и спросил:

— А с жильем вы что решили?

— Я снимала квартиру пополам с подругой, так что никаких осложнений тоже не возникло.

— Многие вряд ли были бы довольны расстаться с семьей и близкими на Рождество.

Старательно следя за тем, чтобы голос звучал ровно, Белинда ответила:

— У меня нет близких, с кем я могла бы провести Рождество.

Фергюссон ждал.

Но она так и не упомянула отчима. Интересно, почему? Хоть он и ее босс, но не похоже, чтобы она страдала отсутствием храбрости. Он был готов сказать ей о том, как сожалеет о случившемся, объяснить свою роль в печальных событиях, и задал бы несколько вопросов, давая возможность высказаться открыто.