Минуты летели с огромной скоростью. Без пяти восемь по коридору пробежал мальчик, призывая всех на сцену. Захлопали двери. Стараясь унять дрожь в коленях, Керри брела позади Антония, облаченного в бело-золотую тогу. Как же замечательно Райан смотрится в одеждах римского полководца, думала девушка.

У нее пересохло в горле, когда она увидела Паулу, вышедшую из своей гримерной и присоединившуюся к Райану в процессии, направлявшейся к сцене. Никогда раньше актриса не выглядела такой прекрасной, как сегодня. На роскошном костюме сверкали драгоценности. Колдунья, распутница, цыганка, царица. Она была всем. Какой мужчина устоял бы перед такой женщиной!

В эти последние минуты за сценой царило сосредоточенное молчание — актеры настраивались, каждый готовился покорить зал. Филон и Деметрий нервничали в кулисах — они первыми выйдут на сияющую огнями сцену. Позади них выстраивалась торжественная процессия: Антоний и Клеопатра впереди в окружении оголенных до пояса евнухов, державших пышные опахала, за ними — прислужницы царицы и статисты из свиты. Вдруг Райан обернулся и поймал взгляд Керри, легкая улыбка блуждала на его губах. Послышался голос распорядителя, занавес пополз вверх, публика притихла в ожидании, Филон и Деметрий шагнули на сцену.

Задолго до финала второго акта вниманием всех всецело владел один Райан. По силе исполнения он дошел до таких высот, каких не достигал даже в лучшие моменты на репетициях. Это был сам Антоний, и как бы хорошо ни играла Паула, она не могла затмить Райана, несмотря на все свои способности. Спектакль стал незабываемым зрелищем, настоящим триумфом, и все, кому посчастливилось в этот вечер попасть в театр, понимали, что судьба подарила им возможность видеть и слышать действо, который войдет в историю искусства наряду с Отелло Оливье и Гамлетом Гилгуда [3] .

К концу второго акта за сценой воцарилась атмосфера надежды на удачу, которая постепенно перерастала в предчувствие победы. Труппе предстоял еще третий, решающий акт, и пока нельзя было с уверенностью сказать, что спектакль ждет ошеломляющий успех. Но представление шло в хорошем ритме, и все актеры испытывали необыкновенный подъем. Неужели, играя с таким вдохновением, они могли провалиться?

Всю первую часть финального акта Антоний по-прежнему владел зрительным залом. Его негодование, когда он вскрыл предательство Клеопатры, было таким искренним, что Керри почувствовала настоящий страх, когда вместе со своей госпожой спасалась от его всесокрушающего гнева.

В зале стояла напряженная тишина, публика была захвачена этой сценой, неумолимо близившейся к неизбежной развязке, и лишь изредка слышались приглушенные вздохи.

После гибели Антония Клеопатра начала мучительное восхождение к тому величию, которое должно было превратить ее в правительницу, достойную встретить самого императора, — момент, требовавший от актрисы отдачи всех сил, всего таланта. Керри, участвовавшая в этой финальной сцене, все ждала пика высшей одухотворенности, но так и не дождалась его. В техническом отношении Паула была, без сомнения, непревзойденной актрисой, и сцены жизни и смерти она блестяще исполняла, но в ней не горела та божья искра, которая сделала бы образ ее Клеопатры бессмертным.

Когда наконец занавес опустился, а публика продолжала бешено аплодировать, вся труппа окружила главных героев, осыпая их поздравлениями. Стоя позади всех, Керри увидела, как Паула обвила руками шею Райана и поцеловала его. Он засмеялся ей в ответ, обнял за плечи, и они вместе стали пробираться к своим гримерным комнатам.

За кулисы проходили привилегированные зрители, корреспонденты и критики, толкотня и шум в коридоре росли с каждой минутой, и Керри и Лиз тоже направились к себе в комнату, с трудом лавируя в собравшейся толпе.

— Ты слышала, как все вызывали Райана? — Глаза Лиз сияли. — Не правда ли, он бы изумителен?

— Правда, — отозвалась Керри, разглядывая свое отражение в зеркале.

— И ты тоже, — продолжала Лиз. — Когда на словах «Закройте окна» у тебя сорвался голос, мне самой захотелось плакать. — В дверь постучали. — Это, наверное, родители!

Сазерленды оказались именно такими, как их и представляла себе Керри, — даже еще лучше. Лиз и ее мать настолько походили друг на друга, что тот, кто видел их в первый раз, приходил в изумление. Создавалось впечатление, что видишь одного и того же человека одновременно в два разных периода его жизни. И еще было сразу ясно, что в отношениях матери и дочери не было расхождения во взглядах, присущих старшему и младшему поколениям. Виллис Сазерленд выглядел внушительно в черно-белом официальном костюме и имел слегка суровый вид, за которым, однако, не могли скрыться природные юмор и доброта.

— Великолепное представление, — тепло сказал он Керри после того, как их представили друг другу. — Моя дорогая, вы умирали еще благороднее, чем сама Клеопатра.

— И оправдали ожидания Райана, — добавила его жена с улыбкой. — Если его послушать, каждый подумает, что это именно он отыскал вас. — Серые глаза, такие же мудрые, как у ее брата, внимательно изучали Керри. — Вы как будто удивлены? Разве вы не знали, какого он о вас мнения?

— Он сказал как-то, что у меня есть способности, — застенчиво пробормотала она.