Шрифт:
«Да, так я на это, конечно, не смотрел, – сказал К., – такие подробности я знать не мог, но и особого доверия к телефонным разговорам у меня тоже не было, я всегда сознавал, что значение имеет только то, о чем узнаешь или чего добьешься непосредственно в самом Замке».
«Нет, – сказал староста, уцепившись за слова К., – телефонные разговоры тоже имеют значение, как же иначе? Почему это справка, которую дает чиновник из Замка, не имеет значения? Я ведь вам уже объяснил в связи с письмом Кламма: все эти высказывания прямого служебного значения не имеют, и, приписывая им такое служебное значение, вы заблуждаетесь; однако их частное, личное значение, в смысле дружеском или враждебном, очень велико, по большей части оно даже куда значительней любых служебных отношений». [3]
3
Черновой вариант окончания главы:
— Послушать вас, — сказал К., поднимаясь, со смятым письмом Кламма в руке, — выходит, будто у меня наверху, в Замке, множество закадычных друзей и заклятых врагов, однако, к сожалению, я ни от кого из них толком ни «да», ни «нет» не услышал. Но я такого человека непременно найду. Кое-какие возможности его найти вы мне полунамеком сами подсказали.
— В мои намерения это не входило, — со смешком ответил староста, пожимая ему на прощание руку. — Но весьма приятно было с вами потолковать, просто, знаете ли, совесть облегчил. Надо полагать, я вас вскорости увижу снова.
— Наверно, мне понадобится еще к вам прийти,— сказал К., склоняясь над рукой Мицци; превозмогая себя, он совсем было собрался эту руку поцеловать, но Мицци с коротким вскриком ужаса ее отдернула и от испуга даже спрятала под подушку.
— Ну-ну, Мицци, голубушка,— успокаивающе проговорил староста, ласково поглаживая супругу по спине.— Мы всегда вам рады,— продолжил он, возможно пытаясь таким образом выручить К. из неловкого положения, но тотчас добавил: — Особенно сейчас, покуда я болен. Зато уж потом, как только до письменного стола смогу добраться, служебные дела поглотят меня с головой.
— Не хотите ли вы сказать, — спросил К., — что и сегодня говорили со мной неофициально?
— Разумеется, — ответствовал староста. — Официально я с вами точно не говорил, пожалуй, этот разговор можно -считать полуофициальным. Как я уже сказал, господин землемер, вы неслужебные дела пере(недо)оцениваете, но и официальные недооцениваете. Поймите, служебное решение — это вам не что-то вроде склянки с микстурой, что на столике рядом стоит. Только руку протяни — и вот она, тут как тут и вся твоя. Подлинному служебному решению предшествует неисчислимое множество мелких соображений и вердиктов, тут потребна кропотливая работа лучших чиновников, которую никакими силами не сократить, если даже окончательное решение, допустим, с самого начала известно чиновникам заранее. Да и возможно ли оно вообще — окончательное решение? На то ведь и существуют у нас контрольные службы, чтобы никаких окончательных решений не допускать.
— Ну да, — заметил К., — у вас все просто распрекрасно устроено, кто в этом усомнится? И вы настолько заманчиво расписали мне все в общих чертах, что я теперь все силы приложу, дабы вникнуть в частности.
Они раскланялись, и К. вышел. Помощники, впрочем, не преминули попрощаться отдельно, с перешептываниями и смешками, но вскоре нагнали его.
В трактире К. не узнал свою комнату — настолько дивно она преобразилась. Это постаралась Фрида, встретившая его на пороге поцелуем. Комната была хорошо проветрена, печь как следует протоплена, пол вымыт, постель застелена, вещи служанок вместе с их картинками исчезли, только одна новая фотография висела теперь на стене над кроватью. К. подошел поближе, фотографии...
«Прекрасно, – сказал К., – допустим, что все обстоит именно так. Но тогда у меня в Замке уйма добрых друзей: если смотреть в корень, то возникшую много лет назад в одном из отделов идею – почему бы не вызвать сюда землемера? – можно считать дружественным поступком по отношению ко мне, впоследствии все уже пошло одно за другим, пока наконец – правда, не к добру – меня не заманили сюда, а теперь грозятся выкинуть».
«Некоторая правда в ваших словах, конечно, есть, – сказал староста, – вы правы, что никакие указания, идущие из Замка, нельзя принимать буквально. Но осторожность нужна везде, не только тут, и чем важнее указание, тем осторожнее надо к нему подходить. Но мне непонятны ваши слова, будто вас сюда заманили. Если бы вы внимательнее слушали мои объяснения, вы бы поняли, что вопрос о вашем вызове слишком сложен, чтобы в нем разобраться нам с вами в такой короткой беседе».
«Значит, остается один вывод, – сказал К., – все очень неясно и неразрешимо, кроме того, что меня выкидывают».
«Да кто осмелится вас выкинуть, господин землемер? – сказал староста. – Именно неясность всего предыдущего обеспечивает вам самое вежливое обращение; по-видимому, вы слишком обидчивы. Никто вас тут не удерживает, но ведь это еще не значит, что вас выгоняют».
«Знаете, господин староста, – сказал К., – теперь вам все кажется слишком ясным. А я вам сейчас перечислю, что меня тут удерживает: те жертвы, которые я принес, чтобы уехать из дому, долгий трудный путь, вполне обоснованные надежды, которые я питал в отношении того, как меня тут примут, мое полное безденежье, невозможность снова найти работу у себя дома и, наконец, не меньше, чем все остальное, моя невеста, живущая здесь».
«Ах, Фрида, – сказал староста без всякого удивления. – Знаю, знаю. Но Фрида пойдет за вами куда угодно. Что же касается всего остального, то тут, несомненно, надо будет кое-что взвесить, я сообщу об этом в Замок. Если придет решение или если придется перед этим еще раз вас выслушать, я за вами пошлю. Вы согласны?»
«Нет, ничуть, – сказал К., – не нужны мне подачки из Замка, я хочу получить все по праву».
«Мицци, – сказал староста жене, которая все еще сидела, прижавшись к нему, и рассеянно играла с письмом Кламма, из которого она сложила кораблик; К. в перепуге отнял у нее письмо, – Мицци, у меня опять заболела нога, придется сменить компресс».
К. встал. «Тогда разрешите откланяться?» – сказал он. «Конечно! – сказала Мицци, готовя мазь. – Да и сквозняк слишком сильный». К. обернулся: его помощники с неуместным, как всегда, служебным рвением сразу после слов К. распахнули настежь обе половинки дверей. К. успел только кивнуть старосте – он хотел поскорее избавить больного от ворвавшегося в комнату холода. И, увлекая за собой помощников, он выбежал из дома, торопливо захлопнув двери.
VI. Второй разговор с хозяйкой
У постоялого двора его ждал хозяин. Он сам не решался заговорить первым, поэтому К. спросил, что ему нужно. «Ты нашел новую квартиру?» – спросил хозяин, уставившись в землю. «Это тебе жена велела узнать? – сказал К. – Наверно, ты очень от нее зависишь?» – «Нет, – сказал хозяин, – спрашиваю я от себя. Но она очень волнуется и расстраивается из-за тебя, не может работать, все лежит в постели, вздыхает и без конца жалуется». – «Пойти мне к ней, что ли?» – спросил К. «Очень тебя прошу, – сказал хозяин, – я уже хотел было зайти за тобой к старосте, постоял у него под дверью, послушал, но вы все разговаривали, и я не хотел вам мешать, да и беспокоился за жену, побежал домой, а она меня к себе не пустила, вот и пришлось тебя тут дожидаться». – «Тогда пойдем к ней скорее, – сказал К., – я ее быстро успокою». – «Хорошо, если бы удалось», – сказал хозяин.
Они прошли через светлую кухню, где три или четыре служанки в отдалении друг от друга, занятые каждая своей работой, буквально оцепенели при виде К. Уже из кухни слышались вздохи хозяйки. Она лежала в тесном закутке без окна, отделенном от кухни тонкой фанерной перегородкой. Там помещались только большая двуспальная кровать и шкаф. Кровать стояла так, что с нее можно было наблюдать за всей кухней и за теми, кто там работал. Зато из кухни почти ничего нельзя было разглядеть в закутке. Там было совсем темно, только белые с красным одеяла чуть выделялись во мраке. Лишь войдя туда и дав глазам немного привыкнуть, можно было разглядеть подробности.
«Наконец-то вы пришли», – слабым голосом сказала хозяйка. Она лежала на спине, вытянувшись, дышать ей, как видно, удавалось с трудом, и она откинула перину. В постели она выглядела гораздо моложе, чем в платье, но ее осунувшееся лицо вызывало жалость, особенно из-за ночного чепчика с тонким кружевцем, который она надела, хотя он был ей мал и плохо держался на прическе. «Как же я мог прийти, – сказал К. мягко, – вы ведь не велели меня звать». – «Вы не должны были заставлять меня ждать так долго, – сказала хозяйка с упрямством, свойственным всем больным. – Садитесь, – и она указала ему на край постели, – а вы все уходите!» Кроме помощников в закуток проникли и служанки. «Я тоже уйду, Гардена», – сказал хозяин, и К. впервые услыхал имя хозяйки. «Ну конечно, – медленно проговорила она и, словно думая о чем-то другом, рассеянно добавила: – Зачем тебе оставаться?» Но когда все вышли на кухню – даже помощники сразу послушались, впрочем, они приставали к одной из служанок, – Гардена все же вовремя сообразила, что из кухни слышно все, о чем говорится за перегородкой – дверей тут не было, – и потому она всем велела выйти из кухни. Что и произошло тотчас же.