– Взаимно! Так чего же мы ждем?!

Он загорелся как фосфорная спичка, ярко, моментально и ядовито! Стена самообладания, отделявшая его ненависть от внешнего мира, была тоньше мыльной пленки.

У меня есть револьвер, у меня есть сабля, у меня есть метательные кинжалы и выкидное лезвие, я профессиональный солдат и довольно-таки опытный убийца. Мой враг алхимик, возможно, гениальный, находится в хорошей физической форме, вооружен экзотическим оружием и имеет под рукой какое-то количество алхимических зелий. Но все это меркнет на фоне того, что он происходит из высшей касты, и тем, что он может делать через татуировку на своем лбу. Не просто так солдаты Мескии уничтожали высших без промедления и жалости – они были опасны.

А потом Зинкара плюнул на землю. Мне показалось, что он выплюнул свой мерзкий черный язык. Плюнув еще трижды, алхимик улыбнулся, а мне пришлось с дрожью следить, как черные комки погружаются в брусчатку, расширяясь, разлагая и поглощая камень. Четыре громадные фигуры выросли за несколько секунд. Кожевенники!

– Сломайте ему спину! Не дайте приблизиться ко мне!

Гомункулы зашагали на меня. С первых же движений я понял, что что-то не так. Дерганые, медлительные, они ничуть не походили на грозного убийцу, метавшего испепеляющее пламя в Башне, на убийцу, который едва не прикончил боевого мага Инчиваля л’Файенфаса в его родном доме. Тем не менее расклад изменился в пользу врага. Я лихорадочно перебирал в уме названия алхимических и магических патронов, которые у меня остались, гранады, рассчитываю время перезарядки барабана своего револьвера, скорость передвижения моих врагов, мою собственную скорость, количество и качество укрытий. Слишком много неизвестных переменных, просчитать исход этого боя я не мог, поэтому атаковал первым!

Разрядив три патрона в рот ближайшему гомункулу, я совершил резкий рывок вперед и начал полосовать его саблей. Правую руку отрубил почти сразу, затем быстро отпрыгнул, уходя от левого кулака. Остальные трое быстро приближались. Бегать они, похоже, не могли, как и говорить, так что я затеял быструю и опасную игру. Петляя между кристаллическими столбами, я стал менять в барабане патроны. Долго это не продлится, если гончих несколько, то одинокому волку не скрыться, мое поражение это вопрос времени, именно время все и решит! Я выпрыгнул из-за столба, который использовал как укрытие и разрядил две «Улыбки Дракона» в ближайшего черного гиганта. Пока оставшаяся от него нижняя часть тела медленно растекалась в черную лужу, я схлестнулся со вторым противником. От смерти меня спасала скорость и то, что Себастина никогда не давала мне спуску на тренировках! Учась уходить от ее молниеносных выпадов, я совершенствовался, и медлительные, хоть и сильные противники теряли преимущества в бою со мной. Пока я не споткнусь, не поскользнусь, не отвлекусь. Как только что-то из этого произойдет, меня схватят, сломают спину и лишат жизни. Тяжелая проверенная в боях сабля рвет искусственные тела на кусочки. В конце концов, гомункулы не бессмертны, они лишь только более живучи, чем остальные существа. Я рублю и рублю, порой чудом уходя из смертельных тисков. Вдруг я почувствовал, что вокруг меня нагрелся воздух. Наплевав на близость гомункулов, я бросился на землю и попытался вжаться в камни, потому что через мгновение надо мной сверкнуло копье испепеляющего света, уничтожившее двоих монстров сразу! Приказы военного командования на счет высшей касты всегда были просты и понятны – уничтожать на месте! Иначе эти сверхлюди могли превратить поле боя в огненный кошмар одной лишь силой своей воли!

Пора заканчивать! Пора заставить его заплатить! Я перекатился влево, избегая того, чтобы быть раздавленным стопой гомункула, вскочил и бросился на алхимика. Он видит меня, а я рвусь вперед, упоенный надеждой, подгоняемый чувством его страха! Глаз Санкаришмы не стреляет, как револьвер, для этого нужно время, сосредоточенность, полное самоотречение и колоссальные затраты внутренней силы! Я успеваю! Алхимик швырнул мне под ноги склянку, и я подпрыгнул, как испуганный кузнечик, чтобы не наступить в черную ртуть! Он бросает алхимическую посуду, а я уворачиваюсь от взрывов, облаков ядовитого газа, едких кислот, смертоносных замораживающих субстанций! Поразительно, как легко бьется алхимическое стекло, когда его разбивают преднамеренно!

С плотоядным рыком я выбрался на расстояние рукопашной атаки, и мы сошлись на клинках! Малдизец умеет орудовать патой, но явно не мастер! После первой серии пробных атак я понял, что холодное оружие для него больше вынужденная мера защиты, и усилил натиск, не жалея ни себя, ни саблю! Шаги приближающегося гомункула торопят закончить все как можно быстрее! Пока меня не схватили! Пока новое огненное копье не превратило меня в пепел! Зинкара отступает, его дыхание сбивается, страх и смятение расползаются во все стороны, а онемевшая правая рука все хуже и хуже держит удар. Я распорол острием его бедро, едва не лишился глаза, когда алхимик совершил отчаянный и дерзкий выпад, затем последовал мой обманный колющий финт саблей, чтобы прицелиться в него из револьвера. Он ушел от ствола в сторону, совершая неожиданно искусный пируэт, мне под ноги упала и взорвалась облаком вонючего дыма какая-то пробирка, клинок паты опустился на мой револьвер, выбивая оружие из руки, а дальше жуткая боль в груди! Клянусь, если бы он был более искусным фехтовальщиком, то проткнул бы меня насквозь, не убив, но сильно ранив! Я с ревом отшатнулся, все еще полуслепой от алхимического дыма, и это заставило его поверить в возможность победы! Гомункул совсем рядом, я наполовину ослеп и кровоточу, а воодушевленный малдизец, издав победоносный клич, кидается в последнюю атаку. Крик – это его первая ошибка, так как он предупредил меня о своем приближении. Второй ошибкой стало то, что он не учел огненные отсветы от горящей ратуши. Даже полуослепший, я вижу его движения. Третьей ошибкой стало то, что он счел меня честным воином. А я еще и подлый убийца. Отсветы пламени сверкнули на клинке паты, я вскинул саблю, принимая удар, с щелчком обнажил выкидное лезвие и вогнал его под ребра своему врагу.

Крик перетек в хрип, а тот и в шипение, Зинкара пошатнулся, а я освободил клинок и разорвал дистанцию так, чтобы видеть гомункула. Чудовище замерло в нескольких шагах и уставилось на своего истекающего кровью создателя. Медленно, продолжая следить за черным гигантом, я приблизился к подрагивающему на грязной брусчатке алхимику и присел над ним. Зрение возвращалось, хотя глаза слезились нещадно. Я осмелел настолько, что положил саблю рядом с собой и осторожно приподнял его выбритую голову, предварительно проведя по лбу окровавленной ладонью. Глаз Санкаришмы бессилен, если прикрыть его чем-нибудь. Рот алхимика широко раскрыт, кажется, он пытается глотать воздух. Морщинистое волевое лицо с горбатым носом выглядит особенно истощенным, глаза запали очень глубоко, кожа истончилась, роскошные усы и борода уподобились мочалу. В одночасье все силы, питавшие этого человека, исчезли, когда он понял, что проиграл.

– Я скажу тебе это только один раз, так, чтобы ты понял. Мы делаем это лишь потому, что некому нас остановить. Мы сильнее всех, мы мудрее всех, мы древнее всех. Мы высший вид, и мы намерены сохранять это положение неизменным еще очень, очень, очень долго. Мы творим страшные вещи, предаем, обманываем, грабим, нарушаем договоренности, интригуем и шантажируем. Потому что мы можем. И потому что у нас есть высшая цель. Меския. Наша родина.

– Это… это не… несп… несправедливо…

– Да. Это несправедливо. Бесчестно. Аморально. Подло. Но мы тэнкрисы. Мы не зовем себя самыми честными существами в мире. Мы зовем себя самыми великими. Меския превыше всего.

– Он… отомстит…

– За тебя? Не думаю. Для тебя твой союзник не сделает ничего. Ты ведь тоже был всего лишь марионеткой.

– Да. Но… он отомстит за себя… Жаль, что я не увижу… твое лицо… когда ты ув… ув… увидишь… смерть империи тиранов…

– Покойся с миром.

– Тэнкрисы… будьте вы все прокляты… Ненавижу…

Клинок мягко вошел в горло малдизца. Правой рукой я прикрыл ему глаза и дождался, пока с хрипом и свистом вырвется последний вздох. Одним врагом у меня стало меньше. Переведя дух, я освободил слегка дрожащую руку, вытер клинок и вернул его в рукав. Рядом растекался в черную лужу последний гомункул, зрелище было завораживающее. Я почувствовал на себе чужое внимание, поднял глаза и увидел две тени, держащиеся за руки, женскую и мужскую. Кажется, они смотрели на меня. Я же смотрел на них и думал о том, какой связью нужно было обладать при жизни, чтобы оставаться неразлучными и после смерти. От созерцания этой трогательной картины меня отвлек звук цокающих по камню женских ботинок.