– Благодарю за приятную беседу, тан л’Зорназа, я многое из нее вынес. Если у вас еще раз возникнет желание поговорить со мной, можете подходить либо с секундантами, либо с извинениями. Всего доброго.

Тяжело дыша и нервно постукивая тростью по пышной ковровой дорожке, я пошел прочь. Интуиция подсказала мне заглянуть в кабинет покойного л’Дровина, и я был вознагражден.

– Хозяин, все в порядке? – поспешно спросила Себастина. Она всегда нервничала, если не могла быть при мне круглосуточно и неотступно.

– Тан л’Мориа! – Аноис поднялась с резного стула. Волнение и облегчение в одном порыве приятных чувств юной тани окутали меня. – Простите меня, я не хотела так обременять вас!

– Что вы, моя тани! Вы тут совершенно ни при чем… Что, надеюсь, вас не оскорбит. История моих проблем с домом л’Зорназа гораздо старше, чем события этого вечера.

– Он казался таким обходительным, и я сама не успела понять, как очутилась наедине с таном л’Зорназа… – растерянно пролепетала она.

– Его Голос – действительно Голос, гипнотический. Юный Микар – превосходный и пылкий оратор, а если позволить ему говорить достаточно долго, то он может заговорить даже ваш разум. Его отец пророчит ему карьеру видного и преуспевающего политика. Думается мне, когда юноша займет свое место в Парламенте, партия монодоминантов станет значительно сильнее.

Я позволил себе вернуться в кресло и взяться за стакан, в котором уже растаял лед.

– Себастина, обнови.

– И мне, если можно.

Я удивленно приподнял бровь.

– Моя тани, это очень дорогой бренди, но вкус у него, как у дешевого самогона. Очень крепкого дешевого самогона.

– Я рискну.

Моя горничная подала нам напиток, и тани Аноис сделала солидный глоток не поморщившись.

– Однако!

– Тан л’Мориа, если не будет слишком большой наглостью с моей стороны спросить, не могли бы вы рассказать о тани л’Вэйн? Я много хорошего слышала от нее про вас, но так и не поняла, в каких вы отношениях?

– В родственных, – улыбнулся я, – почти. Она мне как старшая сестра.

– О!

– Да, когда мать отправилась по Серебряной Дороге, а отец пропал, она должна была стать чем-то вроде моей второй матери. Когда я родился, она была хранительницей моего имени. Знаете, что это значит?

– Вообще-то нет.

– Вы явно не мескийка. У нас есть традиция, наследуемая с древних веков: первые три года жизни ребенка не называют по имени. Даже вслух имя не произносят. Считается, что это делается для того, чтобы Темнота не отыскала неокрепшую детскую душу. Чушь полная!

– Почему же?

– Ну, это просто ерунда, поверьте мне. Как и то, что первые три года жизни все тэнкрисы носят одинаковые милые платьица, что девочки, что мальчики.

– Вы тоже?

– А чем я хуже остальных господ Голоса? – снова улыбнулся я. – Хотя, если задать этот вопрос остальным, думаю, список получится внушительный. Когда я осиротел, Ив попыталась заменить мне мать, но стала сестрой. Я все сделаю ради нее. Даже вытерплю компанию тана л’Ча.

– А он такой плохой?

– Он раздолбай, каких мало, простите мне это слово, но она сильно к нему привязана, насколько я понимаю, и его присутствие дарит ей радость. Для меня это важнее его раздражающего смеха и непрекращающегося пьянства, а также жизни за ее с…

Над ней поднималось, мягко мерцая, облако чего-то, что, наверное, называется умилением. Я никогда в жизни не вызывал у окружающих умиления, так что не мог быть уверен.

– Давайте вернемся к остальным гостям. Вы драгоценная жемчужина этого вечера, ваше отсутствие будет слишком заметно.

Вернувшись в облюбованные знатью залы и вновь искупавшись в волнах презрения, я постарался как можно сильнее приглушить свой Голос. Как и любой другой Голос, мой действует не постоянно, а лишь когда я притрагиваюсь к нему, но у каждого тэнкриса контроль над Голосом зависит от разной степени концентрации и волевого напряжения. Мой, например, нисколько меня не обременяет, так что я могу видеть и чувствовать эмоции постоянно.

– Вы ощущаете этот запах? – спросила Аноис, морща свой милый носик.

– Пахнет паленым, знаю. Видимо, ветер донес до нас воздух из Черни.

– Вы чувствуете этот запах?! – Ив появилась как из-под земли, донельзя взволнованная и испуганная. – Это кошмар! Все рушится! Откуда прет этот мерзкий запах?! Я сейчас умру от стыда!

– Ив, успокойся. – Я дотронулся до ее разума, едва-едва развеивая ее волнение. – Ничего страшного не происходит, здесь запах практически не чувствуется, гораздо сильнее пахнет в тех частях дома, в которых никого нет. Пошли слуг туда, пусть нюхают.

– Ты прав, милый, так и сделаю, – ответила она спокойнее. – Развлекайтесь!

Прохаживаясь по залам и болтая о всякой чепухе, мы вернулись в холл особняка, где я заметил горбатую фигуру люпса. Этих господ редко приглашают на рауты, равно как и на балы, потому что их основной интерес состоит в том, чтобы пожрать и подраться, а не поговорить и потанцевать. Причем столь низкие стремления преобладают на всех уровнях их социума. Не странно, что ближе всего к социальному порядку люпсов находится стая обычных волков, и с этим приходится считаться. Я направился к нему, стараясь успеть, потому что люпс уже собирался выйти через парадный вход. Совершенно случайно я налетел на одного из гостей и оказался залит вином.