Шрифт:
Станция должна погибнуть с минуты на минуту. В этом не оставалось ни малейших сомнений. У нас ничего не получится. Да и что мы могли бы сделать, объективно говоря? Я непременно должен отдать Карен приказ: заставить ее признать спасательную операцию провалившейся. Все-таки мы не пожарные из НАСА…
В это самое мгновение интенсивность свечения тела-души Карен увеличилась на порядок, затем — еще и еще на один порядок, образуя последовательность световых фаз, отделенных друг от друга так же четко, как массивы чисел в цифровом коде.
Я понял, что она собирается сделать. Я понял, что она намерена идти до конца.
Любой ценой.
Однако, когда дело заходит о цене, я — очень требовательный парень.
— Карен, не делай этого.
— Не волнуйся, я знаю, что делаю.
— Именно это меня и беспокоит. Не делай этого. Не стоит жертвовать собственными жизнями ради уже умершего типа, пусть и гениального, а также трех других людей, пусть и превосходных космонавтов, которые станут покойниками в ближайшем будущем.
— В этом слое реальности не умрет никто, кроме Альберта, — ответила она.
— Это означает, что в другом слое реальности мы погибнем, вот повеселила.
— Мы не умрем, sweet love, [94] мы уже мертвы.
Комната отеля вросла в станцию, летевшую над Ист-Ривер и одновременно — над абиджанским портом. Вот где мы есть, вот что мы такое, вот кто мы такие. Погибшие космонавты, заблудший призрак джазмена, двое мутантов, потерянные для нормального человеческого общества.
94
Здесь: любовь моя (англ.).
Афро-американская связь между всеми звездами галактики. Станция — шар пламени, вращающийся вокруг планеты-матери, которая тоже вращается, динамо-машина огненно-оранжевого цвета над лазурно-синим магнитом. И музыка джазмена, проходящая сквозь любое вещество, вцепляется в электромагнитные волны в сфере притяжения Земли, встраивается в каждого из нас подобно фонограмме его исступленного тела, становится частью ударной волны, которая вызывает крушение станции. Все взаимосвязано, все упорядочено, все происходит синхронно. Карен права.
Трое космонавтов вокруг нас застыли в пространственно-временном стазисе. Лишь Альберт Эйлер, судя по всему, способен, как и мы, соответствовать конфигурациям этого измерения.
Он продолжает играть как ни в чем не бывало, его инструмент излучает серебряное сияние, отливающие металлом завитки которого развеиваются в остатках искусственной атмосферы станции.
Саксофон звучит на длине волны, очень близкой к частоте нашей ДНК, я внезапно понимаю, что это — инструментальное отображение Космического Змея, что это на самом деле гармонический строй ДНК Альберта Эйлера.
Это дверь. Дверь для Карен. Она задает параметры наших генетических кодов, чтобы сделать из них метацентр бесконечности, и наш головной мозг приноравливается к динамике процесса. Она — головка самонаведения, тогда как мы — всего лишь реактивные двигатели баллистической ракеты. Она прокладывает путь через все бесконечности и переключается на то измерение параллельной реальности, которое ей подходит. Она чувствует себя здесь так же удобно, как животное в естественной среде обитания.
Уникальная манера игры Эйлера основана на систематическом использовании духовых инструментов с очень жестким язычком. Музыка божественная, духовная и вместе с тем колдовская, взрывная, демоническая, — она служит выражением любой эпохи, как той, в которой мы живем, так и той, в которой жили наши родители, — еще до фабрик по клонированию. Эйлер умеет сочетать дадаистские переработки музыкальных тем, далеко выходящих за рамки джаза, поднимающихся к его истокам, но также к корням других стилей — всюду, всюду, где звук обретает силу Слова. Монотонная протяжная мелодия с акцентами рапсодии внезапно обрывается, сменяясь marchin' band [95] Нового Орлеана или ритмической фигурой исконного кантри, насквозь пропитанного южным виски «бурбон» стиля Delta Blues. [96] Ноктюрны-госпелы нанизываются на додекафонические гармонические секвенции, а затем внезапно отправляются в литургическую стратосферу, где продолжают отбивать такт как контрапункт к пульсации R'n'B. [97] Хоралы вуду, негритянские ритмы, индустриальная музыка мегаполисов, оригинальная трактовка джаза в стиле «кул», неоклассический хард-боп [98] — все это попадает в машину ультраджаза, все оказывается в огненном саксофоне, все используется на благо Внука-Терминатора, by all means necessary. [99] Эйлер был виртуозом, самым проклятым среди всех джазменов — еще хуже, гораздо хуже Орнетта Коулмана. И если бы той ноябрьской ночью 1970 года он не был убит двумя наркоторговцами, то, вероятно, погиб бы от насмешек и даже от высокомерного безразличия, которое его окружало.
95
Здесь: марш, обычно исполняемый духовым оркестром (англ.).
96
Блюз Дельты, один из самых ранних стилей блюза (англ.).
97
От англ.: Rhythm and blues, жанр поп-музыки, возникший на основе сочетания джаза, блюза и госпела.
98
Стиль джаза.
99
Всеми необходимыми средствами (англ.).
Тут не о чем говорить: это действительно человек, подходящий для данной ситуации.
Суть навигационной стратегии Карен можно было выразить несколькими словами: она тоже стремилась воспользоваться мгновением выброса сверхмощной энергии. Коль скоро мы достигли предела собственных сил, за которым нас ждало уничтожение или возрождение, другой альтернативы нам не оставалось. Карен перевела на себя всю потенциальную энергию станции «Мир». Мы снова оказались прямо на орбитальной станции в самый момент ее взрыва — но в ином измерении, ином плане, отличном от обычного пространственно-временного континуума. Пиротехнический опыт. Уничтожение, OFF, [100] возникновение в абсолютно нестабильном, вибрационном мире, ON, [101] мы — квант энергии, предназначенной только для самих себя, я предчувствовал, что мы вот-вот сделаем нечто. Нечто, что наверняка позволит нам выиграть это безумное пари.
100
Здесь: ОТКЛЮЧЕНИЕ ОТ СЕТИ (англ.).
101
Здесь: ВКЛЮЧЕНИЕ В СЕТЬ (англ.).
Действие, которое мы намеревались осуществить, — это прорыв сквозь саму оболочку бесконечного. Мы стали квантовыми сингулярностями, мы несли в себе весь потенциал Вселенной, мы были двумя, оставаясь при этом единым целым, и тремя, вместе с Альбертом Эйлером и станцией, превратившейся в протез его саксофона, который для джазмена служил не чем иным, как одним из органов — или, точнее, гармонической репликацией его тела в целом.
В том измерении, где находилась комната отеля, я мог следить за изображением станции по телевизору. Притом я видел нас там в компании космонавтов и джазмена. В ту же секунду я осознал, что именно с этой «картинки» сейчас не сводят глаз несколько миллиардов телезрителей.