Шрифт:
– Нет, – говорит хантэ. – Кури спокойно. Ничего не будет. Корни-то ели где?
Лось рыл землю прямо под той веткой, где охотники сидели. А ель-то ведь была кривая, наклонная, корни её были далёко от этого места.
Всю ночь бесновался лось. Большую яму под елью вырыл. А в сторону отойти да рыть там так и не догадался. Смекалки у него не хватило.
Наконец лось устал. Фыркнул со злости, что не достал обидчиков и ушёл. Тогда охотники слезли, подобрали ружья и пошли домой.
В другой раз городской охотник приехал к другу зимой. Опять пошли они в лес.
В лесу они разошлись. Хантэ со своей лайкой пошёл в одну сторону, а городской – в другую. У него собаки не было.
Городской шёл-шёл по лесу, видит – сугроб.
А перед сугробом кусты в инее.
«Эго! – подумал охотник. – Отчего бы тут иней, когда его нигде кругом нет?»
Поднял длинный сук, ткнул им в сугроб.
И из-под сугроба большущий медведь!
Он тут в берлоге лежал да дышал на кусты.
Оттого и были кусты в инее.
Выстрелил охотник и положил зверя на месте.
День зимний короткий. Пока охотник шкуру сдирал с медведя, ночь подошла.
Как в темноте дорогу назад найти? И решил охотник ночевать в лесу.
Мороз был.
Охотник хватился спичек – костёр разжечь. А спичек нет.
И тут не приуныл охотник. Говорил ему друг хантэ, как он ночует зимой в лесу: завернётся в звериную шкуру, и тепло ему спать в снегу.
Охотник поднял медвежью шкуру – тяжёлая, тёплая шуба.
Да внутри-то шуба вся в крови. Охотник перевернул медвежью шкуру мехом внутрь, завернулся в неё с ног до головы и лёг в снег.
Тепло в медвежьей шкуре. Охотник заснул.
Под утро приснился ему страшный сон: будто навалился на него медведь и давит, давит, – вздохнуть нет сил…
Охотник проснулся, – ни рукой, ни ногой шевельнуть не может.
Сковал мороз сверху медвежью шкуру, мокрую от крови. Как железными обручами сдавил охотника.
И слышит охотник: шуршит кто-то по снегу, подходит к нему. «Ну, – думает охотник, – настал мой смертный час. Зачуял другой зверь мясо. Сейчас до меня доберётся, а я и ножа достать не могу».
А это подходил не зверь, а хантэ-охотник: его лайка нашла городского по следу.
Хантэ разрезал медвежью шкуру, выпустил из неё друга и говорит:
– Неладно ты завернулся. Мехом наружу надо. Тогда и внутри тепло и снаружи мороз не возьмёт.
НЕПОНЯТНЫЙ ЗВЕРЬ
У нас в колхозе картошку с осени закапывают в сосняке. Там песок, – картошка лежит всю зиму и не портится. Весной её вырывают из песка и сажают.
А в сосняке остаются глубокие ямы.
Вот раз шёл один наш колхозник по этому сосняку и слышит: будто скребётся кто в яме?
Подошёл к яме, а там на дне совсем незнакомый зверь. Ростом с собачку, толстый, сам весь в белой и чёрной шерсти.
У колхозника с собой был топор. Долго не раздумывая, колхозник наклонился над ямой да стукнул зверя обухом по голове.
Зверь упал.
Колхозник вытащил его из ямы, перекинул через плечо и пошёл домой.
Дома скинул зверя на пол и говорит своим сыновьям:
– Глядите, какого я зверя пристукнул в сосняке. Совсем непонятный зверь. Даже и прозванья его не знаю.
Старший сынишка поглядел на зверя, – а зверь толстый, ноги короткие, рыло свинячье, – говорит:
– Это лесной поросёнок.
Средний сынишка поглядел зверю на когти, – а когти у зверя длинные, страшные, – и говорит:
– Это волчонок.
Младший сынишка поднял зверю верхнюю губу, поглядел на его зубы, – а зубы у зверя хищные, клыкастые, – и говорит:
– Медвезонок.
– Нет, – сказал колхозник, – не поросёнок, не волчонок и не медвежонок. Совсем непонятный зверь. Пойду за лесником. Лесник должен знать.
Взял шапку, вышел и дверь за собой захлопнул.
Через малое время вернулся с лесником, открывает дверь, а ребята его – все трое – на печке сидят, ноги поджали. И кричат ему:
– Тятя, не входи!
– Тятя, он живой!
– Кусачий!
Колхозник остановился на пороге, а зверь шасть у него между ног, да с крыльца, да в калитку.
Хрюкнул и пропал в кустах.
А лесник, что стоял позади колхозника, и говорит:
– Плохо ты его стукнул. Это зверь лесной, живучий. По-нашему – язвук, по-учёному – барсук. В норах живёт. Ест коренья да лягушек, да слизняков.