— Так что же? — снова поинтересовался Павел.

— Я ды Линев ажанилися сення!

— Врешь! — ахнул Павел. — И мне ничего не сказали?

— Чего ты так кричишь! — пожал плечами Гришка. — Ты — маленький. Тебе еще рано о том ведать.

— Это почему же? — подозрительно взглянула на Гришку бабушка. — Или он, Павел, в угол рожей, или что?

— Маленький, — доедая пирог, повторил Блажевич. — Несмелый. Девчонок боится.

— Больно много ты знаешь! — вдруг повеселела бабушка. И смущенно умолкла, выдав себя.

Когда с едой было покончено, и все встали из-за стола, Марфа Ефимовна сказала, вздыхая:

— Ну, нам пора. Собирайтесь, мама.

— Куда же, на ночь глядя? — спросил Линев. — Мы вам тут постелем. Хотите — на койках, хотите — на полу.

— Точно така! — безоговорочно заявил Влахов. — Вы — спат тут!

Выговорив не очень точно, но все-таки русские слова, болгарин весь расцвел, хлопнул себя лапищами по бокам и счастливо рассмеялся:

— Перви опити. Криво-ляво.

Марфа Ефимовна колебалась недолго. Она переглянулась с бабушкой и согласно качнула головой:

— Нам на полу способнее. Там и стелите.

— Гэта мигом! — пообещал Блажевич.

Он стащил на пол матрацы с двух кроватей, застелил их простынями, покидал вниз подушки и одеяла, и широким жестом пригласил женщин:

— Будьте ласковы! А мы пакуль в коридоре покурим.

Бабушка безмолвно пожевала губами, кивнула головой:

— Надо уважить, Марфа. Эти двое, что поженились, может, последний раз с Павлом ночуют.

Блажевич важно покачал головой и сообщил, что их все уважают.

— За что же вам такой почет? — поинтересовалась старуха, уже одобрительно посматривая на шутника. — Или славу какую заслужили?

— Именно! — подтвердил Блажевич. — Не сення-завтра звание нам дадут.

— Какое ж это? Казачьих атаманов?

— Выше! Ударников коммунистической працы.

— И что ж? Жалованье прибавят?

— А как же! — утвердительно закивал головой Гришка и добавил, что он уже велел молодой жене сшить громадный мешок для денег.

— Пустобай ты! — добродушно усмехнулась бабушка. — А что весел — это ладно. Больше веселишься — меньше горевать будешь.

Она тихонько зевнула, сконфуженно посмотрела на невестку, мелко перекрестила рот:

— Умаялась я сегодня.

— Всичка да излезат в коридора! — приказал Влахов.

Все, за исключением женщин, вышли из комнаты.

— Ну, женатые, — сказал Павел, обращаясь к Линеву и Блажевичу. — Наврали?

— А то нет! — расхохотался Блажевич.

— Присочинили для пользы дела, — рассмеялся и Линев. — Однако, не сильно. Мы от тебя не отстанем. По этой части.

Через минуту Линев постучал в дверь.

— Можно? Никто не ответил.

Все вошли в комнату.

— Как се чувствувате?.. — начал было Влахов, но осекся: женщины лежали молча, отвернувшись к стене.

Павел постелил себе шинель, а Блажевич устроил матрац из двух ватников. Потушили свет.

Абатурин лежал с открытыми глазами, уставший и возбужденный после всех событий дня. Он почти не мог думать сейчас ни о чем, и только звуки доходили до его сознания.

Вот тихо вздыхает бабушка, украдкой творя молитву. Вот в ладошку покашляла мать, боясь выдать свою бессонницу. Заскрипели пружины под крупным телом Влахова.

Всхрапнул и замолк Блажевич.

Шло время, и усталость сморила людей. В комнате стало совсем тихо.

Теперь все звуки за стенами общежития стали явственнее, резче, сильнее. Там, за окнами, могуче дышал завод, и огненные всплески его дыхания сотрясали стекла домов. Изредка с горы долетали раскаты взрывов, тонко вскрикивали маневровые паровозы, шипел сбрасываемый пар.

«Ничего, Паша, — отчетливо сказал Павлу чей-то голос, и Абатурин удивился, увидев перед собой лицо Прокофия Ильича. — Бывает и галфинд. В жизни случается всякое. Но все-таки плыви вперед!».

Потом капитан трогал жесткой ладонью волосы Павла, неумело гладя их, говорил негромко: