— Да, дорогой?

— Ваш кузен мне сказал… Зачем вы приехали в Париж и почему вы не хотите погостить здесь подольше?

— Потому что…

Лицо ее залила краска; она замолчала.

— Я чуть было вам не солгала… Не заставляйте меня, пожалуйста, говорить то, что обязательно отдалит нас друг от друга…

— Меня, меня отдалит от вас?

— Да. Неминуемо отдалит. А я не хочу, не хочу вас терять… Особенно теперь!

От этого «теперь» забилось, как бешеное, сердце Орельена. А вдруг он обманулся, поддался этому искреннему тону? Поэтому он переспросил довольно холодно:

— Что вы подразумеваете под этим «теперь»?

Этот в упор поставленный вопрос взволновал Беренику. Она отхлебнула глоток оранжада. Провела пальцами по губам. Щека ее нервически задергалась.

— Я подразумеваю… я подразумеваю… Нет, не спрашивайте… Видите, я чуть было вам не солгала и потому — в такой тревоге. Не хочу, чтобы у меня был малейший повод лгать вам, не хочу, чтобы вы мне лгали. Ах, Орельен! Пусть в моей жизни будет хоть что-то большое, чистое, незапятнанное… хоть что-то! Мне хочется верить в вас, Орельен…

Она уклонялась от прямого разговора. Но его испугало выражение ее лица. Напрасно он твердил себе: «Да она играет мной!» Поверить этому он не мог. А что, если он неосторожно коснулся какой-нибудь драмы, открытой раны? Она сама всячески старалась навести его на эту мысль. Хотя прямо ничего не сказала. А кто угадает, где начинается ложь?

— Отвезите меня на улицу Рейнуар.

— Как? Уже? Значит, мы даже не пообедаем вместе?

— У наших сегодня гости… Нет, нет, я не могу… Да и хватит на сегодня… Большего я просто не вынесу. Вы сделали мне такой огромный подарок… Да, когда сказали… А теперь я в одиночестве должна подумать над вашими словами… Не сердитесь на меня, мой друг! Ни о чем меня не спрашивайте! Подумайте, ведь я принимаю то, что вы мне дарите… Возможно, не следовало этого делать… Но как быть? Как отказаться? Впрочем, может быть, я обманываюсь, Орельен… Я так мечтала: вот наступит день, и кто-то пожертвует для меня всем, отдаст все, что живет в его сердце… просто отдаст, сам не зная почему… Ничего не попросив в обмен… Ничего… Теперь вы видите, что я сумасшедшая, в действительности все не так.

— Береника!

— О мечты! мечты! Вы, должно быть, потешаетесь надо мной. Должно быть, думаете — эта провинциалка…

— Береника!

— … вычитала все из книг, не правда ли? Нет, друг мой, нет! Вот это-то и не вычитывается в книгах… Я мечтала, видела вас в мечтах… А вы мне сказали эти страшные слова, слова, которых я никак не ждала.

— Береника, я люблю тебя!

Всем сердцем откликнулась она на это «ты». И, подняв руку, приказала ему молчать. Между ними легла тишина. Так и не дождавшись той, кого он ждал, летчик расплатился за вино и медленно побрел к выходу, предчувствуя скуку зря пропавшего вечера.

— Отвезите меня на улицу Рейнуар…

— Это невозможно!

— Будьте же благоразумны. Отдаю весь мой завтрашний день в ваше распоряжение. Заезжайте за мной в десять часов. Мы вместе позавтракаем…

— А что я буду делать сегодня вечером?

Орельен глядел вслед летчику. В открытую дверь вестибюля вполз с улицы клочок сырости и тьмы…

— Будете думать о нас, Орельен… Отправляйтесь, если угодно, к Люлли, я вам разрешаю побыть с Симоной… Видите, я вам доверяю.

Только сейчас он заметил, что на Беренике то самое платье, в котором он увидел ее при их первой встрече. И это-то платье показалось ему тогда безвкусным! Где только у него были глаза?

Переезд от Оперы до Пасси по скользким от гололеда улицам, в потоке машин, требовал от Орельена почти нечеловеческого внимания и показался обоим слишком коротким и слишком долгим. Орельен сидел с таким ощущением, точно он снова превратился в мальчишку и его везут из театра домой. Тоска и страх, что все померкнет, исказится. На авеню Трокадеро, где было совсем темно, он остановил машину и обнял Беренику. Она оттолкнула его.

— Нет, нет, не надо! Не надо!

Слабые руки колотили его в грудь.

— Сейчас же перестаньте, или мы завтра не увидимся!

Орельен покраснел от стыда, пробормотал что-то, взялся за руль и повел машину дальше.

— Вы меня простили?

Не ответив ни слова, она в темноте прижалась щекой к сильному мужскому плечу.

И все же Береника солгала Орельену. О, конечно, по совсем неважному поводу: на улице Рейнуар вовсе не ждали гостей этим воскресным вечером и отпустили прислугу. Бланшетта и Береника не стали даже разогревать обед. Должно быть, между супругами Барбентан произошла сцена. У Бланшетты были красные, заплаканные глаза.

— Эдмон не придет, — сказала она.

Ясно было, что горе сделало Бланшетту подозрительной, она косилась на Беренику и строила на ее счет весьма нелестные предположения.

Береника, вся во власти песни, которая не умолкала в ней, делала вид, что ей страшно интересно играть в обед, однако хозяйственные промахи выдавали ее рассеянность. Накрывая на стол, она забыла поставить прибор и бокал.

— О чем только я думаю! — не поостерегшись воскликнула она.

— В самом деле, интересно было бы знать, — сухо подхватила Бланшетта.