— Ты можешь не смотреть? — сердито буркнул Кальдер.

— Прости, вождь. — И он прочистил горло и чуть ли не с достоинством отвёл взгляд.

Может быть обращение к нему, как к вождю, помогло взять барьер. Кальдер ощутил щекотную резь внизу живота и ухмыльнулся, помогая ей нарастать, откидывая голову назад, глядя в заплывшее синяками небо.

— Ха. — Моча полилась ручьём, капли сверкали в свете фонарей и разлетались по всей поверхности первого флага с шелестом дождя по цветочной грядке. Сзади вдоль строя прокатилась волна хохота. Пускай низкопробно, но крупные соединения войск не ценят утончённую шутку. Они ценят сраньё, ссаньё, и ещё когда люди спотыкаются и падают.

— Припасли и тебе. — Он послал чёткую дугу мочи на другой флаг и гадко, так широко, как мог, ухмыльнулся в сторону Союза. Сзади, его люди начали подпрыгивать, и приплясывать, и глумливо освистывать ту сторону ячменного поля. Пускай он не ахти боец и не ахти командир, зато он знал, как рассмешить людей и как их разозлить. Незанятой рукой он показал на небо, и что было сил заухал, и затряс туда-сюда бёдрами, и приударил струёй, обдавая всё вокруг. — Я бы заодно на них и насрал, — крикнул он через плечо, — но у меня запор от поджарки Белоглазого.

— Я на них посру! — завопил кто-то, рассыпая визгливый смех.

— Прибереги для Союза, посрёшь на них, когда они сюда доберутся!

И народ улюлюкал и хохотал, клацал оружием о щиты и вскидывал его к небу, издавая весьма радостный гул. Двое уже забрались на стену и сами ссали в направлении союзного строя. Может выходка казалась им гораздо забавнее только от осознания того, что надвигалось на них с той стороны ячменного поля, но Кальдер, внемля им, всё равно улыбался. По крайней мере, он встал и сделал хоть одну вещь, достойную песен. По крайней мере, он подарил смех людям своего отца. Людям своего брата. Своим людям.

Прежде чем их всех, к хуям, поубивают.

Ручью показалось, что он расслышал смех на ветру, но ему и в голову не приходило, над чем сейчас кто-то в состоянии смеяться. Становилось вполне светло, чтобы разглядеть долину. Вполне светло, чтобы оценить численность Союзного войска. Сперва Ручей поверить не мог, что тусклые плиты на другой стороне мелководья на самом деле — плотные людские скопления. Потом он пытался заставить себя не верить. Теперь же отрицать стало невозможно.

— Их же там тысячи, — выдохнул он.

— А то! — Вирран разве только не прыгал от счастья. — И чем их больше, тем громче наша слава, верно, Утроба?

Утроба сделал перерыв в жевании ногтей.

— Ох, айе. Одного хочу — чтоб их было вдвое больше.

— И я, клянусь мёртвыми! — Вирран глубоко втянул воздух и выдохнул сквозь свою лучистую улыбку. — Но откуда ж ты знаешь, может у них есть ещё, просто отсюда не видно!

— Будем надеяться, — буркнул Йон уголком рта.

— Я обожаю войну, просто охуеть! — завопил Вирран. — Я ваще с неё охуеваю, а ты?

Ручей ничего не сказал.

— Её запах. Её ощупь. — Он поелозил одной рукой вверх и вниз по потёртым ножнам своего меча, издавая лёгкое шуршание. — Война честна. Ей не лгут. Тут не перед кем извиняться. Не от кого ничего скрывать. Не получится. А если погибнешь? Ну и что? Ты погибнешь среди друзей. Среди достойных врагов. Умирая, ты посмотришь Великому Уравнителю прямо в глаза. А если останешься жив? Эгей, парень, вот это будет жизнь! Человек по-настоящему и не жил, коли не вставал лицом к лицу со смертью. — Вирран впечатал подошву в дёрн. — Война — моя любовь! Как жалко-то, что там, на Детях — Железноглав. Как думаешь, Утроба, они и впрямь осилят дойти досюдова?

— Не готов ответить.

— Я думаю, да. Мечтаю, что да. Но всё-таки, пусть приходят, пока нет дождя. Такое небо, словно над ним поработала ведьма, а? — И в самом деле, первые приметы рассвета оказались окрашены в странные цвета, чудовищные башни мрачно нависших туч шли строем над северным всхолмьем. Вирран покачался вверх-вниз на цыпочках. — Ох, адский хрен, не вытерплю ждать!

— А разве они — не такие же люди? — пробормотал Ручей, думая о лице того, вчерашнего союзного, лежавшего мёртвым в их доме. — Совсем как мы?

Вирран пристально уставился на него.

— Скорее всего, так и есть. Но если начнёшь думать в таком направлении, то… вообще никого не убьёшь.

Ручей открыл рот, а потом закрыл. Похоже, ему нечем парировать эти слова. Примерно столь же разумные, как всё, что случилось за последние дни.

— Тебе-то легко, — проворчал Утроба. — Шоглиг сообщила тебе время и место твоей смерти, и оно не здесь.

Улыбка Виррана разрослась.

— Да, всё так, и признаюсь — это способствует храбрости, но если б она сказала мне, что здесь, и сказала б мне, что сейчас, ты и впрямь думаешь, мне была бы хоть какая-то разница?