Шрифт:
— Сейчас? — Лицо Дрофда сплошное огорчение. — По темноте?
— Нет, хорошо бы следующим летом, — отрезала Чудесная. — Да, сейчас, балбес. Едь себе и едь вдоль дороги.
Дрофд выдавил вздох.
— Геройская работёнка.
— Вся ратная служба — геройская работёнка, малыш, — сказал Утроба. Он скорее отправил бы кого-нибудь ещё, но тогда они до зари бы ругались и спорили, почему это не поехал новенький. Есть должные способы делать дела, через которые так просто не переступишь.
— Так точно, вождь. Наверно через пару дней появлюсь. И наверняка с раздраконенной жопой.
— Отчего же? — И Чудесная изобразила несколько тычков тазом взад-вперёд. — Стодорог твой особенный друг, что ли? — Разразился хохот. Рубленое громыхание Брака, тонкое хихиканье Скорри, даже угрюмая мина Йона стала чуточку мягче, что означало — ему и в самом деле очень смешно.
— Ха, мать вашу, ха. — И Дрофд двинулся в ночь, искать лошадь и отправляться.
— Говорят, с куриным жиром легче проскакивает! — крикнула вслед Чудесная. Эхо карканья Виррана взмыло над Героями и кануло во тьму.
С концом возбуждения, к Утробе пришла ломота во всём теле. Он присел у костра, морщась, согнул колени. Земля всё ещё не остыла от горбушкиного гузла. Скорри нашёл местечко поодаль, взявшись точить нож. Скрежет металла задавал ритм мягкому и тонкому пению. Песнь о Скарлинге Простоволосом, величайшем герое Севера, что свёл кланы воедино и прогнал Союз. Утроба сидел и слушал, прикусывая саднящую кожу вокруг ногтей и размышляя, как бы ему, в самом деле, бросить эту привычку.
Вирран положил Отца Мечей, присел на корточки и вытащил старый мешочек, в котором хранил свои руны.
— Чтение — лучшее занятие, да?
— Оно тебе надо? — пробормотал Йон.
— А что? Боишься, как бы знаки тебе чего не поведали?
— Боюсь, что ты нагородишь бочку ахинеи, и я полночи буду валяться без сна, пытаясь выудить оттуда смысл.
— Сейчас и проверим. — Вирран высыпал руны в сложенную чашечкой ладонь, поплевал на них, а затем бросил рядом с костром.
Утроба не удержался вытянуть шею и посмотреть, хотя ни за какие деньги не смог бы прочитать проклятые штуковины.
— Что говорят руны, Щелкунчик?
— Руны говорят… — Вирран уставился вниз, словно пытаясь различить что-то отсюда далекое. — Быть большой крови.
Чудесная прыснула.
— Да они всегда так говорят.
— Айе. — Вирран завернулся в плащ, уткнувшись в рукоять меча, словно прильнул к любимой, уже закрыв глаза. — Но в последнее время они чаще правы, чем нет.
Утроба обвёл хмурым взглядом Героев, забытых великанов, непреклонных стражей, охранявших ничто.
— Такие настали времена, — пробормотал он.
Миротворец
Он стоял у окна, положив руку на камень, барабаня, барабаня, барабаня пальцами. Мрачно проводя взглядом над Карлеоном — над путаницей мощёных улиц, скоплением слюдяных крыш, над чернеющей в проблесках мороси громадой — городской стеной, выстроенной его отцом. Над затуманенными полями за ней, минуя излучину седой реки, навстречу зыбким очертаниям холмов у края долины. Будто напрягшись, как следует, ему удалось бы заглянуть вдаль. Через четыре десятка миль холмистых пустошей, на разбросанные армии Чёрного Доу. Туда, где решалась судьба Севера.
Без него.
— А всего-то и надо, чтобы каждый делал то, что я ему скажу. Это что, непосильная просьба?
Сефф прошелестела сзади, прижавшись животом к его спине.
— По-моему с их стороны это всего лишь здравый смысл.
— Ведь я же всё равно лучше знаю, так?
— Знаю я, и я говорю тебе как, так что… да.
— Кажется, на Севере ещё есть свиноголовоё дубьё, которому невдомёк, что мы знаем всё.
Её рука скользнула по его руке и прижала беспокойные пальцы к камню.
— Мужчинам не по душе говорить вслух о мире, но куда они денутся. Увидишь.
— А до тех пор, подобно всем провидцам, я буду презираем. Осмеян. Изгнан.
— До тех пор ты будешь заперт в одной комнате со своею женой. Разве это так плохо?
— Я бы не хотел оказаться нигде ещё, — соврал он.
— Обманщик, — прошептала она, щекоча губами ухо. — Ты впрямь почти такой же обманщик, как о тебе говорят. Уж наверно, лучше бы ты оказался там, рядом со своим братом, облаченный в доспехи. — Её руки пролезли в его подмышки, поползли по груди, пробирая его щекотной дрожью. — Срубая южанам головы охапками.