И все это опять вызывает в памяти известную фразу Бюффона: «Стиль — это человек», однако же не в истинном ее выражении, а с определенной деформацией — «Этот человек — стиль». Действительно, есть полное ощущение и видение стиля, классическим выражением которого является оратор.

И другое его выступление на совершенно животрепещущую тему, связанную с привилегиями, также не запомнилось ни содержанием, ни формой, а запомнилось именно стилем. Без аргументов и фактов он так разгладил проблему, что сначала она потеряла свою деликатность и болезненность, истончилась, а потом и вовсе исчезла, как если бы ее и не было.

Впрочем, способность прятать, зашифровывать, скрывать, засекречивать, а в крайнем случае и нивелировать проблему — это характерная черта аппарата, и аппаратная мысль в этом плане поистине виртуозна. Им есть что скрывать, а по существу они должны скрывать все. И в частности, что касается речи, произнесенной нашим гостем, то ее смысл и значение для всех депутатов были очевидны. Во всяком случае этот эпизод не имел ощутимых последствий для работы Съезда народных депутатов, и в этом смысле его можно занести в реестр локальных нелепостей.

Впрочем, локальные недоразумения в любом случае можно уладить. По крайней мере такая возможность или такая тенденция четко проявились после избрания законного Председателя Верховного Совета. Другое дело, если недоразумение носит характер всеобщий и, покоясь на традиционных фундаментах, как бы изначально призвано разрушить еще непостроенное здание. К таким нелепостям относится, на мой взгляд, уже описанный выше принцип формирования Верховного Совета России, когда избранные народом депутаты становятся выборщиками подлинных законодателей. Таким образом они без ведома и согласия голосовавших за них людей фактически передают свой мандат другому лицу. И тогда происходит следующий виток нелепостей, связанный с регламентом.

При формировании правительства на министерские посты и на должности заместителей Председателя Совета Министров нередко избираются депутаты. Причем это не какие-нибудь «ординарные» народные депутаты, заседающие на уровне съезда. Это депутаты рангом повыше — действительные, так сказать, члены Верховного Совета. И теперь, если рассмотреть этот процесс с точки зрения его демократического развития, то получается по крайней мере двойная нелепость. Сначала избиратели наделили своим доверием депутата, потом уже сами депутаты как бы передоверили своим внутренним избранникам членство в Верховном Совете, и вот после такого двойного выбора окончательный избранник тут же отказывается от мандата ради того, чтобы стать министром. Но в этом случае было бы логично вести борьбу уже с самого начала за министерское кресло, а не за парламентское, то есть идти по линии профессиональной, а не по линии общественной.

Разумеется, такие варианты в отдельных случаях исключить нельзя. На мой взгляд, однако, в случае возникшей острой государственной необходимости только Председатель Верховного Совета может представлять народного депутата, тем более члена Верховного Совета, на должности, связанные с потерей депутатского мандата.

Одним словом, если даже говорить о проблемах, связанных только с работой Съезда народных депутатов, то можно представить себе широкий спектр задач, которые стоят перед Председателем Верховного Совета этого совершенно нового для России собрания. В прошлом, точнее совсем недавно, на Верховном Совете никаких разногласий не наблюдалось. Ораторы выступали в одном ключе, а решения принимались не только единогласно, но еще и единодушно, что называется от всей души. Все планировалось заранее до мелочей, и внешние связи с окружающим миром, населением великой страны носили характер каких-то радужных нитей, увешанных елочными игрушками.

Нынешний съезд — явление другого порядка, и страсти, которые здесь кипели, определялись столкновением подлинных интересов, которые были различны, поскольку общество, как выяснилось, не монолитно. И если одни депутаты, выражая свои интересы, говорили о большей степени независимости, свободы в экономике, в политике, в искусстве и культуре, то другие — по старой доброй традиции и привычке — строили свои выступления таким образом (и порой весьма драматически), чтобы получить больше благ из Центра.

Представители аграриев, например, говорили, что развитие колхозов и совхозов сдерживается ввиду огромных долгов государственному банку страны и просили снять эти экономические гири, простить долги. Представители различных организаций, территориальных образований ярко (а, главное, правдиво) живописали ужасное положение на местах и тоже просили помощи у Центра.

Иные просьбы звучали странно: рыбаки просили Центр выделить им рыбу, а ткачихи — отпустить полотна…

И такой характер выступлений в общем не случаен — это одно из проявлений массового сознания, когда Центр рассматривается ослепительной и верхней ступенькой иерархии, абсолютным распределителем поблажек. И если раньше, в условиях традиционного воспитания и привычного мировоззрения, никаких вопросов в связи с этим не возникало, то теперь, на фоне обострения чувства национального самосознания, сразу же обострился и политический эквивалент, который совсем еще недавно, загнанный в угол, презрительно назывался местничеством.

Разом взявшись за вычисления, не то что многие, но даже все обнаружили, доказали и показали друг другу неоспоримые документы, из которых следует, что данная область, регион, район, город непрерывно теряют огромное количество материально-технической продукции в пользу вышестоящих центров. И вдруг осенило — решение оказалось (показалось), как всегда, простым и надежным: если вывозить меньше и оставлять больше, то жить будет лучше, потому что больше — лучше, чем меньше. Но в этой простой и прелестной схеме есть несколько, к сожалению, изъянов.