— Если мы огонь и вода, то как же мы тогда уживаемся? — удивлялась Энни.

— Ну, у нас есть несколько гармоничных тригонов и благоприятных сочетаний в гороскопах и только два квадрата, и у меня Рыбы — восходящий знак, а у тебя несколько огненных знаков хорошо сочетаются с моими.

Бог знает, как это все понимать!

По всеобщему мнению, Энни и Дарси внешне также дополняли друг друга. У Энни были рыжеватые волосы, голубые глаза, светлая кожа; у Дарси волосы были черные, глаза — карие, а темно-оливковая кожа круглый год сохраняла загар. Энни одевалась в элегантные, несколько консервативные деловые костюмы и носила со вкусом подобранную бижутерию. Дарси появлялась на работе в декольтированных, облегающих и коротких платьях. Она густо пудрилась и ярко подводила глаза черным карандашом. Ее длинные ногти всегда были покрыты ярко-коричневым, красным или пурпурным лаком. Хотя Дарси никогда не одевалась в строгом, деловом стиле, у нее, насколько Энни было известно, никогда не возникало проблем со своими сотрудниками.

— Ну, я, конечно, ничего не могу сказать по поводу их знаков, — сказала Энни, оглядывая толпу, — но я тут вижу несколько вполне подходящих кандидатур. — Она заметила, что на танцплощадке Франческа ветрено переходит от одного партнера к другому, а ее муж, вернувшись к столу, потягивает шампанское.

— Как насчет вон того спортсмена в облегающих штанах?

Дарси покачала головой.

— Не забывай, что мы в Сан-Франциско. Здесь одинокий красавец всегда оказывается голубым. — Она еще раз посмотрела на парня и, улыбнувшись, добавила: — А впрочем, попытка — не пытка.

— Вот и попытайся, красотка.

Дарси отправилась пытаться, а Энни подумала: отчего бы ей самой не заняться чем-нибудь таким же? Чарли умер почти два года назад. Может быть, хватит подпирать стену на вечеринках… Сказать легко, но она по-прежнему не могла забыть Чарли. Он был для нее всем и, несмотря на то, что был только на пять лет старше ее, казалось, пришел из другого мира — мира спокойствия, уверенности и надежды. Он заставил ее поверить в то, что ничего невозможного нет, — нужно много работать и стремиться к цели. И она верила ему, потому что с Чарли все было по плечу. Пока у него не обнаружили рак. Он надеялся, что победит и болезнь, но когда стало ясно, что бессилен, утешался тем, что знания, приобретенные врачами во время его лечения, помогут другим людям. Чарли сумел увидеть просвет даже в самых мрачных тучах.

Помня все, чему он научил ее, Энни работала не покладая рук, но когда она потеряла компанию, ей стало казаться, что она лишилась в этой жизни всего. Но, наверное, Чарли был прав: всего через несколько месяцев она нашла прекрасную работу дизайнера, и вот она здесь, на яхте Мэтью Кэролайла, среди своих коллег. Год назад, когда Кэролайл не оставил ей надежды сохранить «Фабрикэйшнс», она и представить себе такого не могла.

Она приехала на вечеринку поздно, когда яхта уже была готова к отплытию. Прогулка продолжалась во время обеда и еще несколько часов, но теперь они опять стояли в гавани, и каждый, кто хотел уйти, свободно мог это сделать.

К своему удивлению, Энни до сих пор оставалась на яхте, хотя ей меньше всего хотелось проводить время в компании с Мэтью Кэролайлом. Она была уверена, что он и не подозревает о ее присутствии. Наверное, она попала в список приглашенных благодаря Франческе. Хозяйка дома занималась благотворительностью и была одной из самых ярких личностей в строительном комитете Церкви Единого Пути, нанявшем «Броди Ассошиэйтс» для строительства и отделки кафедрального собора. Энни познакомилась с Франческой во время переговоров по вопросам строительства и финансирования.

Церковь Единого Пути была любимой благотворительной организацией Франчески. Это была быстрорастущая межцерковная христианская секта, возглавляемая самой дорогой подругой Энни, Почтенной Барбарой Рэй Эскер. О ее помощи женщинам — жертвам домашнего насилия и больным СПИДом в Сан-Франциско ходили легенды. Кафедральный собор Церкви Единого Пути обещал стать самым величественным сооружением в городе. Предполагалось, что Энни станет менеджером этого проекта.

Хотя нынешний прием был посвящен празднованию сорокалетия Франчески, для Энни это был праздник в честь ее собственного головокружительного успеха.

— Привет! — К ней подошел ее босс, Сэм Броди. — Ты прямо сияешь, Энни. И отчего же это мы так счастливы?

В его голосе звучали озорные нотки, и Энни улыбнулась.

— Ты прекрасно знаешь, отчего.

— Ну, могу предположить, что это как-то связано с одним кафедральным собором, для которого дизайнер по имени Энни Джеферсон разработала изысканнейший проект внутреннего убранства.

Энни обняла его. Ей нравилось работать на Сэма. Он был одним из тех людей, с появлением которых все вокруг будто бы светлело. У Сэма были светлые волосы, золотистые и блестящие, сияющие голубые глаза. От него веяло духом аристократизма и благосостояния. Он ходил в привилегированные школы, был членом привилегированных клубов, но в его поведении никогда не проскальзывало даже тени снобизма. Он был неизменно доброжелателен, любезен и очень доступен.

— Между прочим, — сказал он, — я вчера узнал, что у нас в портфеле заказов — проект Прессмана. На Эла Прессмана твой дизайн кафедрального собора произвел такое впечатление, что он вцепился в нас мертвой хваткой. Так что ты заслуживаешь всевозможной признательности, и я сейчас пребываю в раздумьях, как бы тебе ее выразить.

— Надеюсь, она выразится в прибавке к зарплате, — кокетливо улыбнулась Энни.

— Я подумывал еще и о повышении в должности.

— От таких предложений мне трудно отказаться.