Но взглянем ещё на новейшее исследование того же предмета, на сочинение В. Юргиевича, посвящённое исключительно объяснению названия и значения Зевса Ликейского. [800] Автор, по-видимому, занимался этим вопросом серьёзно. Он познакомился с результатами исследований своих предшественников в очевидном намерении покончить с этим вопросом, занимавшим учёных столь продолжительное время. И что же оказывается? Все прежние теории о значении Зевса Ликейского – ошибочны. Один только Г. Д. Мюллер «приблизился к истине», приписывая Зевсу хтоническое значение. К этому результату сводится, в сущности, и исследование самого Юргиевича. Название Зевса, «Ликейский», образовано от слова λύχος, волк; волк упоминается также и в сказаниях, связанных с его культом. В некоторых данных египетской, германской и других мифологий находятся указания на некоторую связь волка с царством мрака и смерти. Волк упоминается также и в некоторых других греческих сказаниях и послужил даже для образования многих мифических имён; во всех этих случаях тоже можно проследить некоторую связь с чем-то хтоническим. Следовательно, волк есть символ хтонический и, следовательно, Зевс Ликейский был первоначально хтоническое божество, в то время как, напротив, Г. Д. Мюллер полагает, что он получил это значение лишь впоследствии. Лучшим доказательством хтонической природы Зевса выставляется то обстоятельство, что в сказании он убивает всех сыновей Ликаона за исключением только Никтима, т. е. «Ночного». Что по другим сказаниям он пожирает этого Никтима и что вследствие этого можно было бы подобным образом заключить, что он бог солнца, поглощающий мрак, – на это Юргиевич не обратил внимания. Зато он указывает, что Лик, т. е. «Волк», напоминающий своим именем Зевса Ликейского и Ликаона, был сын Посейдона и нимфы Келэны, то есть «Чёрной», напоминающей название «Ночного». [801] Что и тут можно, пожалуй, подумать, что под сыном океана и ночи следует понимать солнце, – это тоже оставлено без внимания.

Наконец, считаю не лишним указать ещё, как на новейшее объяснение значения Ликейского Зевса, на то, что о нём говорит Ган в своих «Мифологических этюдах». Он видит в нём солнечное божество, на том простом основании, что, «все известия о нём указывают на солнечное божество». Особенно важно, что в сказании упоминается волк, «символ света», и что, по народному преданию, всякий, «вступивший в святилище его, должен был бежать, чтобы не быть принесённым в жертву, причём его называли оленем». Олень же, по Гану, есть символ солнца, – Sonnenhirsch. [802]

Из этих указаний, я полагаю, достаточно явствует, что сказания о Зевсе Ликейском и Ликаоне должны всё ещё считаться необъяснёнными, другими словами, что они всё ещё составляют нечто вроде «исключения».

Теперь приступим к объяснению этих сказаний, пользуясь указанными мною приёмами, то есть всмотримся преимущественно в бытовые стороны сказаний и постараемся объяснить их без «символов», без этого волшебного прута, при помощи которого можно, даже не прилагая ни малейшего труда, доказать и вывести из всякого мифа всё, что угодно.

Сказание о Ликаоне можно считать распространённым в Греции уже в довольно древние времена. Платон упоминает о нём мимоходом как о чём-то известном. [803] Аполлодор впервые передаёт его в целости.

«Сыном Пеласга и дочери Океана, Меливии, или, как утверждают другие, нимфы Киллины, был Ликаон, который, царствуя над аркадийцами, имел от многих жён пятьдесят сыновей [следует перечень имён]. Эти последние превзошли всех людей своею надменностью и безбожием. [Однажды] Зевс, желая сам убедиться в их безбожии, приходит к ним, приняв вид нищего [или простого работника]. Они пригласили его покушать и, зарезав одного из детей туземцев, и смешавши внутренности его с мясом жертвы, подали их на стол по совету старшего брата, Мэнала. Но Зевс опрокинул стол [трапезу] [на том месте], где теперь [находится] местность, называемая Трапезунтом. Ликаона же и его сыновей убил всех молнией, кроме самого младшего, Никтима; ибо Земля [Гея], поднявши руки и ухватившись за десницу Зевса, усмирила гнев его. Во время царствования Никтима был Девкалионов потоп. О нём говорят некоторые, что он был последствием безбожия сыновей Ликаона». [804]

Из этого рассказа я устранил перечень сыновей Ликаона, потому что имена их отчасти придуманы, очевидно, для обозначения их дикого нрава, отчасти же оказываются заимствованными от названий городов и деревень аркадских. [805] Остались только Мэнал и Никтим. Мэнала, то есть, «Бешеного», мы сейчас же можем устранить из сказания, так как очевидно, что он попал сюда только впоследствии, именно вследствие аналогии со сказаниями вакхического культа. На вопрос, откуда же Ликаонидам пришло в голову выказать своё «безбожие» посредством преступления, напоминающего так сильно поступки вакхических менад, учёная комбинация могла ответить только тем, что зачинщик всего преступления назывался Мэналом. Это казалось вполне достаточным объяснением. Аполлодор пользовался, конечно, не простой народной формой предания, а передал сказание, очевидно, по какому-нибудь очень даже учёному источнику.

Обратимся теперь к имени уцелевшего сына, к Никтиму. В других вариантах того же сказания Ликаон закалывает одного из своих собственных сыновей, все же прочие убиваются молнией без исключения. В некоторых из этих вариантов зарезанным сыном Ликаона является Никтим. Ниже мы убедимся, что более первобытная форма была та, по которой Ликаон принёс в жертву своего собственного ребёнка, и по которой все прочие сыновья Ликаона были убиты молнией. Но понятно, что, лишь только Ликаон стал считаться древнейшим царём страны, то полное истребление его рода было немыслимо. Поэтому в ночь того же самого дня, когда были убиты все сыновья Ликаона, родился ещё один сын, названный вследствие этого Никтимом, то есть «Ночным». И действительно, у Аполлодора Никтим является «самым младшим». Следует полагать, что прототипом подобных рассказов послужил народный взгляд на зарождение новолуния, которое могло считаться произошедшим только ночью, именно в ту ночь, когда уже все прочие луны исчезли, начиная с самых больших (полнолуния) до самых маленьких. [806] Впоследствии рассказ об уцелевшем Никтиме мог быть вставлен во всякое сказание об истреблении целого рода известного героя. Спрашивается только, вследствие чего Никтим представлялся иногда принесённым в жертву. Но это очень просто объясняется существованием прежней формы сказания рядом с изменённой:

1) Один сын Ликаона, вероятно, младший, был принесён в жертву, все же прочие были убиты молнией.

2) Все сыновья Ликаона были убиты молнией, за исключением самого младшего из них, Никтима. Следовательно:

3) Младший сын Ликаона, принесённый в жертву, назывался Никтимом.

Относительно числа сыновей, пятидесяти, я должен заметить, что для нас оно не имеет никакого определённого значения. Все мифологи согласны, правда, что под пятьюдесятью собаками, растерзавшими «солнечное существо», т. е. Актеона, следует понимать столько же каникулярных дней. [807] Мы уже заметили, что подобным образом Г. Д. Мюллер усматривает в пятидесяти сыновьях Ликаона пятьдесят каникулярных дней. Но известно, что число пятьдесят появляется всякий раз, когда речь идёт о большом количестве сыновей или дочерей какого бы то ни было героя, царя или бога. Вообще, числа 50 и 2x50 встречаются в греческих сказаниях беспрерывно. Откуда оно взялось, что послужило первоначальной аналогией для предпочтения этого числа пред другими, – это, мне кажется, до нас здесь не касается.

Прежде чем приступим к сравнению Аполлодорова рассказа с другими вариантами, постараемся объяснить ещё одну очень странную черту его: «Земля – или Гея, – поднявши руки и ухватившись за десницу Зевса, усмирила гнев его». Что это значит? И каким образом попала в этот рассказ Гея? По какой причине заступается за Никтима Гея, о которой ничего раньше не говорилось, и которая, к тому же, не находится в родстве ни с самим Никтимом, ни даже с Зевсом (ибо напирать здесь на генеалогию Гесиодовой теогонии было бы нелепо)? Очевидно, что в Аполлодоровой форме сказания этот эпизод находится в чрезвычайно слабой связи с прочим рассказом. В более тесной, по крайней мере более рациональной связи он находится в одном варианте, на который считаю нужным указать, несмотря на то, что мы его заимствуем из очень позднего источника. В комментарии Цеция к Ликофроновой «Кассандре» сказание о Ликаоне передаётся двояким образом: сперва почти совершенно одинаково с Аполлодором, потом в изменённом виде. Ликаон закалывает одного из своих сыновей, Никтима. Сам он превращается за это вместе с одной частью сыновей в волков; остальных сыновей Зевс убивает ударом молнии. После этого говорится, что Зевс «продолжал разить молниями страну аркадскую до тех пор, пока Земля не подняла рук и не укротила его гнев, ухватившись за десницу его; вследствие этого говорят, что перемирие впервые было заключено в Аркадии». [808] Этим вполне объясняется вмешательство Земли: Зевс разил её беспрерывно ударами своей молнии. Очевидно, что тут мы имеем пред собой остаток старинного рассказа о потопе, о дожде, сопровождавшемся, конечно, грозой, – словом, о том же Девкалионовом потопе, который, как говорит сам Аполлодор, был приводим некоторыми в связь с «безбожным» поступком Ликаона. Но если речь шла, действительно, о потопе, то не может подлежать ни малейшему сомнению, что означали «поднятые руки Земли, ухватившиеся за десницу Зевса». Под дугой, образованной таким образом руками земли, понималась – конечно, не в переносном, «символическом», а в буквальном смысле – радуга, которая и в еврейском сказании является знаком примирения, «Знамением Завета». [809]