Шрифт:
– Опять строишь свои планы?
Слезы потекли сами собой. Незвано, непрошено. А так не хотелось показывать, что больно. Что надоело. Что от чужой правильности готова выть.
– Помнишь, я встретил тебя в раздевалке? – зашептал в макушку. – Мне сказали, что ты из одиннадцатого. Я поэтому и подошел. Что ты сказала?
– Что? – всхлипнула Соня.
– Что такого класса нет. Какая ты была тогда красивая…
Истерика сотрясала Соню, но Тихон держал крепко, не давая согнуться, не давая упасть.
– Ты всегда была очень красивая. А как ты краснела, когда я подходил, как старательно отводила глаза! У тебя даже уши краснели.
Фыркнула через силу, давясь слезами. Тяжело задышала, потому что нос заложило.
– А когда я увидел статус у вашего малахольного Димочки, я так расстроился… Я же видел, что происходит.
– Что? Что происходит?! – закричала Соня, вырываясь. Но кто же ее выпустит? Кто позволит сделать так, как хочется?
– Сама виновата. Вместо того чтобы нормально общаться, ты выбрала игру по правилам Тырина.
– Я хотела сделать как лучше!
– И сделала как всегда. Предала меня, чтобы кому-то было хорошо. Это для вас нормально.
Отчаяние накатило, в глазах стало темно. Только гул мотора парохода через палубу, через ноги пробивался к голове, заставлял дрожать мелкой дрожью руки. А Тихон все говорил, говорил, не замечая, что творится с Соней. А перед ней, как в кино, всплывали картинки прошлого. Тихон, Тихон, Тихон. Поворот головы, спокойное лицо. Белая подушка, белый халат. То, как он легко и весело говорил с ребятами из другой школы. Убийственные слова Тихона, что она сама во всем виновата…
– Понимаешь, – говорил Гладкий, – в одиннадцатом классе все отношения лишены смысла. Каждый куда-то поступает, у всех начинается новая жизнь.
– Какая жизнь? – сдерживаясь, прошептала Соня.
Дурак! Какой же он дурак! Круглый. Неисправимый. Они все здесь дураки! И уже ничего не поправишь! Все пропало, все…
– Вы ни разу потом не встретитесь.
– Мы – встретимся, – сквозь зубы прошептала Соня.
Оттого, что Тихон прижал ее к себе, от лежавшей на плече руки становилось жарко. Жар тек по телу, убивал волю.
– Нет. Не встретитесь.
Слезы внезапно прекратились. Стало весело. Год прошел, а они все воюют. Все строят чертовы никому не нужные планы.
– А мы?
И снова в глазах Гладкого появилось что-то холодное, равнодушное, словно змея проползла. А потом морок сошел, он улыбнулся, потянул Соню к себе:
– Прости меня. Я дурак. Я не должен был так поступать. Когда я вижу, как ты смотришь, сколько у тебя недоверия… Черт! Я готов мир взорвать. Не сразу я понял – но я люблю тебя. Слышишь? Люблю! А все остальное… ну… так получилось.
Соня уперлась. Сама не поняла почему. Она выставила руку, отталкивая от себя Тихона. Но он оттолкнул руку, и Соня по инерции упала на него. Резко, властно поднял ее голову и… поцеловал. Не так, как получалось у нее дома, а по-взрослому, грубо, пылко. И уже небо с водой стремительно завертелись, попытались поменяться местами, но вовремя явившийся Тырин прекратил внеплановое вращение, вернув все на свои места.
– Ну вот… – протянул он, останавливаясь рядом и даже не думая отводить взгляда – смотрел в упор, с наглой усмешкой. – Опять у нас девушек уводят.
Соня закраснелась. Прятаться было некуда, поэтому она ткнулась Тихону в грудь, уперлась лбом в холодную булавку.
– Так ты, Мармеладова, и не сходила со мной в кино. – Славка похлопал по отполированным перилам и пошел прочь.
– Что он хотел? – В бесцельное перемещение Тырина в пространстве не верилось. По крайней мере, Соня не верила.
– Как всегда, хотел власти.
– А ты?
– И я. Только я уже добился, а он все бьется, дурачок. А не с кем. Гитлер умирал в одиночестве.
Соня выбралась из-под жаркой руки
Феноменальная у фюрера способность все портить!
– А как же Лиса?
– Лиса – боевая подруга. Мы знакомы с детского сада. Мировая девчонка.
– Лиса – это Алиса? Гостья из будущего?
– Лиса – это Василиса. Из премудрых.
– Она – твоя девушка?
Тихон замялся. Секундная пауза на обдумывание ответа.
– Я думал, что она моя девушка.
– Вы расстались?
– Мы не были вместе. Через меня Лиса добивалась того, чего хотела.