Светлые пятна плывут в глазах. Что-то горячее вливается в тело, проникает во все его поры…

Дрожание закрытых век Викентьева. Из-под ресниц блестит светлая полоска белков, потом вычерчиваются зрачки, мутные, тусклые, без мысли.

Над Викентьевым наклонились две лысые головы с черными чашечками на висках.

— Как вы себя чувствуете? — мысленно спрашивает Стерн.

— Как они себя чувствуют? — спрашивают по идеографу тысячи и тысячи людей.

И, отраженный идеографом, вопрос возникает одновременно в уме Викентьева и Евгении Моран:

— Как я себя чувствую?

Как они себя чувствуют? Звон в голове не перестает. Слабость. Хочется есть, ужасно хочется есть.

Викентьев подымается на локтях и, напрягая все силы, садится. Стерн и его товарищ поддерживают его. В другой гробнице приподнимают Евгению Моран. На них набрасывают легкотканную одежду.

Ведут по лесенке вниз, на эстраду. Вот они, вот они, люди старины! Волосатые существа с грубыми, топорными линиями лица. Вот они!

Тысячи глаз впились в Викентьева и Евгению Моран. Тысячи голов вспоминают историю этой эпохи.

В то время, когда они жили, гении трудились над изобретением орудий для истребления людей. В их время были отвратительные бойни. В их время было рабство. Миллиарды людей не имели права на сытость, на радость, на жизнь. Горсточка людей владела их трудом, их богатствами, их мыслями, их жизнью. Это правда? Вы, очевидцы, современники — расскажите нам.

У Викентьева и Евгении Моран бьются в голове тысячи мыслей… отраженных идеографом:

— …Волосы… У нас волосы… Мы люди старины…

— …Люди убивали людей… Бойни… Машины для убийства…. Ужас!

— …Кучка людей… грабила труд миллиардов других людей… Проституция… голод…

Поток мыслей! Голова болит от мыслей. Зачем этот голубой зал? Кто эти странные люди с проводами у голов? И несется со всех сторон по идеографу ответ:

— Мы люди двадцать второго столетия, граждане всемирной коммуны.

Викентьев и Евгения Моран почти теряют сознание от усталости и потрясения. Стерн отнимает чашечки идеографа от их висков. Сразу гаснет в их головах фейерверк мыслей. И только одна радостная мысль бьется в них:

— Мы живы! Живы!

Евгению и Викентьева усаживают в радиомобиль — экстаус, напоминающий автомобиль, но приводимый в движение внутриатомной энергией радия. На радиомобиле нет шофера. Стерн нажимает кнопку на стенке радиомобиля, и машина бесшумно скользит по мостовой.

Ночь. На небе россыпь огней, как двести лет тому назад. Но на улицах ясный день, странный день — серебристо-голубой. Откуда этот свет? Светятся мостовые, тротуары, стены домов. Они покрыты светящимся веществом. Радиомобили несутся по светящейся улице, полной звуков музыки, доносящейся с террас, с крыш домов.

Викентьев поражен. Как эти экипажи сами, без шоферов, лавируют по улицам и в стремительном беге не сталкиваются друг с другом?

— Профессор, — обращается он к Стерну, — как управляются эти машины?

Стерн не понимает его языка. Он надевает на головы Викентьева и Евгении идеографы, и те осознают мысленное обращение к ним Стерна.

— Это прибор для сообщения мыслей. В чем дело? Викентьев повторяет свой вопрос.

— Прежде всего, у нас нет профессоров, — отвечает Стерн.

— Ни профессоров, ни ученых, ни других специальностей. Благодаря системе нашего общества и технике, у нас нет разделения труда.

— Но разве всякий умеет читать лекции? — возражает Евгения.

— Всякий гражданин Мирового Города, достигший зрелости. Сегодня я читал лекцию. Вчера я работал у экскаватора. Завтра я намерен работать на химическом заводе. Мы меняем род деятельности по свободному выбору, по влечению.

Викентьев перебивает Стерна. Его интересует движение радиомобиля.

— Радиомобиль приводится в движение разрядами радия, — объясняет Стерн.

— Но каким образом он регулирует свое движение?

— Вы видите впереди радиомобиля счетную поверхность из выпуклых стекол. Это глаза радиомобиля.

— Глаза? — изумленно восклицает Викентьев и Евгения.

— Да, глаза, — невозмутимо отвечает Стерн. — У радиомобиля двести таких глаз. Каждый глаз отражает встречные предметы. Теперь наблюдайте: навстречу нам мчится радиомобиль.