Все-таки Сэйдер. Моя посетительница не ошиблась, когда сказала: «Он работает на Сэйдера». Интересно, не ошибалась ли она во всем остальном. Дэнни же я ответил:

— Понятия не имею. Мне самому хотелось бы знать. Я даже никогда не встречал этого типа. Сделай одолжение — забери его.

Дэнни поднял от удивления бровь, подошел к столу и спросил:

— В чем дело, Оззи?

Никакого ответа. Я вмешался:

— Он играет в молчанку, Дэнни. Во всяком случае, до этого он не раскрыл рта.

Дэнни посмотрел через плечо на меня, потом перевел взгляд на Оззи.

— Посмотрим, — сказал он спокойно.

Я стал торопить ребят. Дэнни закрепил наручник на маленькую кисть Оззи и, выходя, пригласил:

— Поехали, Шелл.

— Послушай, Дэнни, вы поезжайте, а я заскочу в отдел попозже, хорошо?

Он нахмурился:

— Это ты послушай, Шелл. Ты сам сообщил об этом и...

— Но у меня срочное дело, Дэнни. Как только освобожусь, заеду и напишу заявление о преступлении. Какая разница, сделаю я это сейчас или чуть позже?

Он вздохнул:

— Хорошо. Но не тяни с этим. Комната 42, приятель.

— Я обязательно приду, Дэнни. Спасибо.

Когда они вышли, я проверил свой специальный кольт 38-го калибра: освободил защелку, выдавил барабан, убедился в том, что все ячейки в нем заполнены, и возвратил барабан на место. И я, и мой револьвер были готовы действовать. Я запер дверь и отправился узнать, успокоило ли спиртное нервы моей рыжей посетительницы.

Мне она нужна была спокойной. Я не очень-то разобрался в том, что она там выпалила, протискиваясь в дверь. Я припоминал сейчас слова, которые она выдавила в страхе: Сэйдер почему-то объявил на меня охоту, некто жаждет прикончить меня, и во всем виновата она. И все это она произнесла задыхаясь, будто уже приближался конец света. Мне показалось все же, что, успокоившись, моя нервная посетительница могла бы объяснить, кто стрелял в меня утром.

Дверь в Гамильтон-Билдинг состоит из двух широких створок, которые распахиваются каждое утро. Я уже было пересек порог, когда мой взгляд привлекло что-то лежащее за правой створкой, нечто черно-красное. И я догадался, что это было, прежде, чем нагнулся и поднял ее. Да, это была черная сумочка с ярко-красными шнурами, стягивавшими ее верх. Я ее видел за несколько минут до того зажатой в руке рыжей посетительницы.

Поднимая сумочку, я почувствовал внезапную досаду. Она могла обронить ее случайно, или это была другая, похожая сумочка. Как же!

Я выскочил наружу и бросился направо в бар Пита. От нечего делать он лениво протирал стойку. От нечего делать в заведении не было ни одного клиента.

Несколько напряженно я спросил:

— Пит, куда делась та рыжая девица, которая зашла сюда?

Он бросил свое занятие и уставился на меня:

— Какая девица, Шелл? Не видел я никакой девицы.

Он сделал пару шагов вдоль стойки и принялся опять полировать ее.

— Ты уверен? Это очень важно. Длинные рыжие волосы, в брюках, прекрасная фигура?

Пит бросил на меня слегка раздраженный взгляд:

— Что это тебе взбрело, Шелл? За все утро у меня не было ни одного клиента. Дела идут...

Но я уже не слушал его, а поторопился на выход.

Я перебежал тротуар, бросил сумочку на сиденье и нырнул за руль. Я завел машину, рванул с места и проскочил пару перекрестков, прежде чем сообразил, что не знаю, куда и зачем тороплюсь. Я затормозил, припарковался и выключил двигатель. Достал смятую пачку сигарет, зажигалку и закурил, ругая себя последними словами. Как же я был зол!

Что больше всего меня огорчает — да, наверное, и любого, — это сознание того, что ты был не прав или совершил глупейшую ошибку. И первое, что нужно сделать, чтобы остыть и снова начать думать, это признаться — по крайней мере самому себе, — что ошибся, и понять почему.

Нелестно пройдясь по своему собственному адресу, я попытался сообразить, что же все-таки произошло и при чем тут я. Конечно же я сделал глупость, когда выпустил девушку из своего поля зрения. Как только она произнесла: «Они хотят убить нас», я должен был связать ее слова с теми выстрелами, которые ранее были произведены по мне, и уже не отпускать ее от себя.

И тут несколько запоздалый холодок пробежал по моему скальпу: она сказала, что они хотят убить не меня, а нас. Она была включена в состряпанное кем-то против нас дельце.

Тут только я сообразил, что меня беспокоило с тех пор, как она протиснулась через дверь обратно в коридор. Мое подсознание трепыхалось в усилии заставить себя сложить очевидные два и два: девушка смертельно напугалась, когда увидела распростертого на полу Оззи, и, если он ее так напугал, следовательно, она была бы не менее напугана напарником Оззи. Конечно, если у него был напарник.