— А ты не хочешь вернуться в Остин к школе? — спросил Эллиот, прежде чем она смогла остановиться. Затем добавил: — Нет, не стоит отвечать, Анни, девочка моя, я поговорю об этом с твоей мамой.

— Хорошо. Только, папочка...

— Да? — Вспышка надежды почти парализовала его. Может быть, она все-таки хотела вернуться домой.

— Ты не мог бы называть меня «Анна», а не «Анни»?

— Конечно, родная, — выдавил из себя Эллиот. Ему пришлось прокашляться, прежде чем он мог продолжить. — Как скажешь.

— Тогда Анна, пожалуйста, — сказала она. Каждый звук ее голоса был испытанием для его мужества. — Это звучит более гордо, ты не находишь?

Она вырастет такой же, как Рита, — падкой на вещи, тогда как ей будет необходимо внимание. Он понял это, когда ехал на работу в четверг. Он упустил шанс помириться с Ритой, и из-за этого не мог быть с Анни. Она вырастет, изуродованная куклами Барби. Все это и бесконечные наставления Уоллеров убедят ее в том, что необходимо быть слабой и хорошенькой, а не самодостаточной и сильной.

Эллиот приехал на работу около половины двенадцатого, опоздав сменить Дурхэма, но никто не жаловался. На этой неделе готовил Тоуи. Он сделал свои знаменитые красные бобы с рисом, так что все завтракали вместе. Разговоры были только об Эллиоте и о том, когда он получит награду. Васкез вырезала из газеты статью с фотографией, на которой он склонился над маленькой девочкой, сжимая ее руку. Она даже приклеила эту статью на кусочек картона и заламинировала.

Она предложила ее Эллиоту со словами:

— Для твоего блокнота, Франклин.

Он был тронут и смущен.

— Спасибо. — Он не мог придумать, что еще сказать. Васкез, похоже, это не беспокоило.

— Я смотрю, ты на высоте, а, лейтенант? — сказал Петер-сон с легким налетом сарказма в голосе. — Каково это — быть героем?

Эллиот пожал плечами и уткнулся в бобы. Даже стряпня Тоуи его не привлекала. Ничто не радовало вкус.

— Поговори с нами, — сказал Петерсон. — Скажи нам, каково чувствовать себя героем — спасти ребенка?

Эллиот оглядел сидевших за столом, надеясь на помощь. Все смотрели на него, ожидая его слов. Даже Тоуи. Эллиот прочистил горло.

— Это странно.

— Странно быть героем? — спросил Петерсон. — Да ладно, лейтенант.

Все молчали.

— Она сказала, что слышала, как приближается огонь. Она звала кого-нибудь, но никто не пришел. Я все думаю... — Он прервался и обвел всех глазами, но все молчали. — Я не могу перестать думать, что все могло пойти по-другому. У меня кончался кислород — а что, если бы я повернул назад чуть раньше? Что, если бы огонь добрался до нее, прежде чем я успел надеть новую маску и вернуться?

Лица вокруг стола стали серьезными, и никто не встречался с ним взглядом.

— Я все думаю, — продолжал он, — что мы обречены на поражение. У хаоса больше сил, чем у порядка, — так устроена вселенная. Против нас играют краплеными картами.

Никто не зашевелился и не заговорил. А потом Тоуи сказал:

— Эй, ребята, ешьте. Еда остывает. Или вам не нравится моя стряпня?

Как только возобновилась обычная болтовня, Эллиот выскользнул из столовой. Он пошел в комнату отдыха, сел на койку и уставился на шкафчик. Все ускользало от него. Анни пойдет в школу в Далласе, и Рита скажет, что они не могут вернуться, пока идет учебный год. Они будут иногда приезжать на выходные, если он не будет работать в это время.

Но она скоро все забудет, дети так устроены. Она забудет охоту за окаменелостями в русле ручья, забудет о купаниях в ледяной воде Бартон-Спрингз каждым летним утром. Любовь к бейсболу испарится из ее памяти, как вода с горячего тротуара.

А Рита? Он с трудом узнавал ее.

Кто-то открыл дверь позади него. Эллиот не оборачивался.

— Эй, Франклин! — Это был Войгт. Он вошел и уселся на соседнюю койку, лицом к Эллиоту. — Эй, ты славный парень, Франклин. Мне не стоило обзывать тебя слизняком в

тот раз.

— Это не имеет значения.

— Просто хотел сказать тебе это. — Но Войгт не уходил. Через минуту он добавил: — Тоуи сказал, что твоя старуха бросила тебя и забрала дочурку.

Эллиот ничего не мог с этим поделать; его передернуло.

— Эй, приятель, — сказал Войгт, — я знаю, это нелегко. То же самое произошло со мной прошлым летом. Я бы не относился к тебе так дерьмово, если бы знал, что с тобой это происходит. Понимаешь, я знаю, как это тяжело. Наши семьи, парень, — это самое главное. Когда моя старуха ушла, я почти пропал. Я был близок к тому, чтобы взять ружье и выбить себе мозги.