— Ох! — прошелестел он. — Моя любим себя! Манекенщица выглядела так, словно на нее обвалилась армейская палатка, а опорный шест шандарахнул ее по голове. Я плохо разбираюсь в создании моды и подумал, что он закончил. Оказалось, однако, что он только начинал. С негромким стоном наслаждения он снова бросился в атаку, расправляя ткань в одном месте, морща ее в другом.

— Вот так! — завопил он опять. — Ми усиливаем попу! Наверное, именно это он и делал, подумал я. Он собрал большой клубок материи вокруг низа спины манекенщицы и подвесил его там. Я видел, что он здорово возбужден. На этот раз в его венах, похоже, и впрямь пульсировало горячее молоко.

Когда он снова отступил от манекенщицы, даже я мог понять, что творческий акт закончился. Он, пошатываясь, отступил на несколько шагов и с почти трагическим видом возвел руки вверх, потом уронил их с выражением счастливой обреченности:

— Ми назовем это «Чутье»!

Манекенщица все еще выглядела ушибленной шестом от палатки, только теперь с ее зада свисал клубок материи. Четверо типов забегали вокруг, хлопая в ладоши с лихорадочной грацией совокупляющихся мотыльков и отчаянно вереща. Верещали они на французском. Старые добрые американские вопли их не устраивают, догадался я. Совершенно очевидно, они полностью одобряли новейшее творение Хорэйшио Адера.

Но не я. Когда я подумал о женщинах нашей прекрасной земли, которые напялят это уродство, я сам едва удержался от слез.

Рядом со мной Виллис прошептал:

— Вы счастливчик, мистер Скотт, вы видели великого Хорэйшио Адера в муках творчества.

— Ну да, он выглядит здорово измученным, это точно.

Виллис вытаращился на меня с оскаленным ртом. Я высказался «не в струю». Остальные все еще бегали кругами. Манекенщица едва сдерживала зевоту. Хорэйшио хлопнул в ладоши, потом развел руками и огляделся.

— Виллис, — произнес он, — ми сделали это. Ти любишь это?

— Обворожительно, мистер Адер, — ответил Виллис. — Просто обворожительно.

Хорэйшио кивнул и взглянул на меня:

— Хорош, нет?

— Нет.

Он перестал щериться и простонал:

— Шево такое? Ви не любите это?

— Нет. Ни капельки.

— Но пошему? Пошему ви не любите?

— В этом мешке она выглядит беременной сзади.

— Шево-о-о? Ви ужасный…

— Кроме всего прочего, это словно придумано для мужчины. Смотрится как длинная блуза, сшитая из трусиков.

— Стоп! Я этого не вынесу! Кто его впустил сюда? Кто ви такой? О, ми умираем, умираем…

Он повернулся и стал удаляться от меня. Виллис поколебался, потом подошел к Хорэйшио и заговорил тихим голосом. Ему потребовалась минута, если не две, чтобы Хорэйшио наконец повернулся ко мне.

— Вот как, — произнес он с акцентом, который — я в этом почти уверен — был не менее фальшивым, чем его фасоны. — Ми не будем тогда обсуждать фасоны Адера. Чего это ви хотите знать о чьем-то там убийстве?

Я объяснил, что была убита женщина по имени Зоу Авилла и что среди ее вещей был найден список имен, включающий и его имя.

Он потряс головой и проронил:

— Ми никогда не слышали о ней. Многие женщины, наверное, записывают мое имя. Это ничего не значит.

— Большинство из перечисленных в списке людей работают на «Мамзель». Вы, как я понимаю, делаете для нее фасоны?

— Да. И что?

— Поскольку я тоже работаю на «Мамзель»… Его глаза широко распахнулись и даже, казалось, сверкнули:

— Ах! Ви работаете на «Мамзель»? На Литу?

— На Литу Коррел и на других. Он вдруг сразу стал дружелюбнее.

— На Литу Коррел! Почему ви сразу не сказали об этом? Что ви хотите знать?

Я снова попытался объяснить ему. Он покачал головой и сказал, что понятия не имеет, почему его имя фигурирует в том списке. И он не знает никого по имени Зоу Авилла.

— А Сюзанну Редер вы знаете?

— Нет. — Он продолжал трясти головой. В конце концов я показал ему обе фотографии Зоу Авилла, но он продолжал отрицать свое знакомство с этой женщиной. Было уже полтретьего. Я поблагодарил Хорэйшио и собрался уходить. Но тут он сказал:

— Мой наряд… Ви все еще не любите его?

— Нет.

— Не важно. Женщины многих стран полюбят его.

— Может быть.

Слегка презрительно он проговорил:

— И даже если они не полюбят его, все равно они будут его носить.

— Я раскусил вас, — усмехнулся я. — Вы еще больший садист, чем сам маркиз де Сад.

Он усмехнулся в ответ, и это было похоже на ухмылку на черепе мертвого воробья.

— Маркиз был мазохистом, мой восприимчивый мистер Скотт.

Это он проговорил без малейшего намека на акцент, без своей обычной жеманной улыбки и выглядел при этом почти ликующим. Виллис заморгал в изумлении, словно не верил ушам своим, а я вышел.