В оккупированном Париже

Управляющий известил Коко, что ее мебель и личные вещи были вынесены из занимаемых ею комнат; но высокий немецкий начальник в чине генерала, узнав, что это вещи Коко Шанель, дозволил ей остаться в отеле. Однако постоялице могли предоставить лишь две комнаты с ванной, выходящие на рю Камбон, которые не шли ни в какое сравнение с теми роскошными апартаментами, что мадемуазель занимала прежде. Впрочем, о чем печалиться, ведь у нее еще квартира в доме номер 31.

Нам говорят, что Шанель начинает вести очень замкнутый образ жизни. Она больше не бывает на светских балах, не предпринимает выезды в высшее общество. Но она по-прежнему посещает дорогие рестораны, чтобы отобедать или отужинать вместе с кем-то из своих. Вот обычные «злачные» места их пребывания: «Максим», «Серебряная башня», модный бар «Каррера» и проч. Среди сопровождающих ее в то время часто замечают Сержа Лифаря, проживавшего по соседству, в отеле «Кастилия» на той же рю Камбон. Танцор заглядывает к ней почти ежедневно и развлекает, читая вслух отрывки из классических произведений; а она и сама время от времени бывает в «Гранд-опера», чтобы аплодировать своему другу.

В ее окружении практически все те же лица – Кокто, Мися, Русся, Серт (на огонек к последнему заглядывала вся знать Парижа, ведь он по-прежнему угощал гостей изысканными яствами). В это время ближайшая подруга Коко – Мися, давно злоупотреблявшая наркотиками, заболевает, а в результате сердечного приступа она слепнет на один глаз.

Шанель неожиданно для всех принимает решение о закрытии Дома моделей. После того как она закрыла свои ателье, ее лучшим швеям пришлось искать работу в других модельных домах. «Безделье, на которое она обрекла себя, повесив замок на дверь Дома моделей, ожесточило ее. Она не могла себе представить, что ничегонеделанье окажется таким жестоким. Работа была для нее как наркотик – и теперь она начинала сознавать это. Да, она, пожалуй, просчиталась, думая, что клиентки разбегутся, и приняв решение о прекращении своего дела. Потому что остальные Дома моделей – Ланвен, Фат, Лелон, Пиге, Пату, Баленсиага – продолжали шить и продавать платья».

Коко и Серж Лифарь

Интересно, с каким настроением сотрудницы покидали ее предприятия? Ведь не секрет, что мадемуазель Шанель была грубоватой и резкой. Закройщицы, швеи и манекенщицы боялись работодательницу до судорог: вылететь из модного дома ничего не стоило. Однажды они заикнулись о прибавке к жалованью, и Шанель уволила всех одним махом. Она орала на манекенщиц, если те смели чуть пошевелиться. Однажды одна из девушек пришла на работу в платье от Живанши, и Шанель искромсала дорогую вещь ножницами прямо на манекенщице.

…В дни вынужденного безделья Шанель проводит целые часы, разучивая знаменитые арии из опер Верди, Пуччини и других. Прочтем свидетельство секретаря Миси Було Ристельхьюбера, сына дипломата, в своем дневнике: «Приехав к Коко, мы услышали рулады. Меня это удивило. В комнате, помимо хозяйки, были две старые ведьмы с огненно-рыжими гривами – одна сидела за роялем, другая стояла, опершись на его хвостовую часть. Коко прилежно выслушивала их наставления. Это был урок пения. «Невероятно, – сказала мне Мися, когда мы вернулись. – Это в пятьдесят четыре-то года! Она решила, что у нее еще может прорезаться голос!» Запись датирована январем 1941 года. Но здесь – не только свидетельство о ведьмах, но и между строк – отношение их друг к дружке. На тот момент Коко было уже 57 лет, о чем ее закадычная зловредная подруга даже не догадывалась!

Пение было лишь временным увлечением кутюрье. Уставшая от безделья Шанель наконец-то соглашается заняться созданием костюмов для постановки Кокто «Антигона» на музыку Онеггера. Премьера пройдет в «Гранд-опера» в январе 1943 года.

Французские девушки в оккупированном Париже тоже интересуются модой…

Резкие на слова историки свидетельствуют: в начале 40-х ХХ века Шанель чуть было не стала позором Франции, совершив головокружительный скачок от русских аристократов к немецким оккупантам. Впрочем, кроме аристократов, в ее объятьях побывало немало и плебеев, претендующих – и становящихся великими фигурами своей эпохи.

В годы оккупации Коко возобновила давнее знакомство с одним весьма колоритным человеком. Немецкий дипломат Ганс Гюнтер фон Динклаге родился в 1896 году в Ганновере. Мать его была англичанка, в силу чего тот великолепно владел английским. «Живой и остроумный, страстный любитель музыки, он к тому же был еще и красавцем: высокий, худощавый, гибкий и стройный блондин с бесцветными голубыми глазами. Он нравился женщинам и не ведал числа своим победам. Будучи не в состоянии долго выносить это, его жена Максимилиенна, урожденная фон Шенебек, подала в 1935 году на развод. Двумя годами ранее его назначили атташе при посольстве Германии на рю де Лилль, и он занимался связями с прессой. Он нанял прекрасную квартиру на Марсовом поле, в доме номер 41 по авеню Шарля Флоке и быстро сделался вхожим в самые лучшие парижские гостиные. Галантный дипломат, в котором, помимо других качеств, открылся великолепный танцор, шел нарасхват. Друзья без особой церемонности прозвали его «Шпатц», что по-немецки значит «воробей», за ту легкость, с которой он порхал по жизни и влетал, как пташка, в сердца самых красивых женщин».

Вот как говорят об этом субъекте: «он, в ряду себе подобных, должен был своим шармом создавать лестный образ своей страны и своим очарованием компенсировать человеконенавистнические заклинания Гитлера»; «его главной заботой в эти годы было остаться в обожаемом им Париже». Впрочем, биограф Шанель Пьер Галант, сам в годы Второй мировой войны бывший французским тайным агентом стран-союзниц, убежден, что в Париже фон Динклаге работал на абвер – немецкую службу военной разведки и контрразведки, которой с 1935 года руководил Вильгельм Канарис.