И вдруг видим: в воротах гавани появился всем известный паровой линкоровский катер с сияющей ярче солнца медной трубой. На носу трепетал флаг комфлота.

— Командующий!.. — пронеслось по пристани. Все повскакали на ноги, подтянулись. Катер подлетел к пристани. С него неторопливо сошел Л. М. Галлер, сопровождаемый группой штабных командиров. Осмотрев стоявших на пристани, он приблизился к нам и спросил:

— А вы, товарищи, кого ждете?

Мы представились и доложили, что ждем катера. Лев Михайлович оживился.

— А, академики? Это очень хорошо… С какого курса? Где раньше плавали?

Говорил он с нами долго. Когда очередь дошла до меня, я доложил:

— Бывший штурман линкора «Марат». Назначен в штаб бригады траления и заграждения.

Лев Михайлович, как всегда, поправил пальцем свои маленькие усики и улыбнулся:

— Как же, как же, помню, голубчик… Ну, а вы парусный спорт в академии не забросили? Помню, как хорошо вы раньше ходили в свежий ветер…

Я был удивлен и польщен его памятью.

[43]

Лев Михайлович повернулся и сказал старшине катера — усатому боцману-сверхсрочнику:

— Иван Николаевич! Развезите товарищей по кораблям.

Мы молча сели в катер и долго следили за удаляющейся высокой фигурой комфлота… В то утро к пристани подходило немало катеров, многим начальникам мы отдавали честь, но никто не поинтересовался нами. А комфлота не только заговорил с нами, но и выделил нам свой катер. Таким всегда и везде был этот человек.

Помню, в 1939 году, в самый разгар боевых действий на Карельском перешейке, Галлер позвонил из Москвы — он уже был начальником Главного морского штаба — и вызвал меня (я тогда возглавлял штаб флота), выслушал доклад об обстановке, а к концу разговора сказал:

— Да, еще один вопрос: скажите, пожалуйста, голубчик, что, на буксире «КП-5» все тот же капитан?

И Лев Михайлович назвал имя, отчество и фамилию. Увы, я не знал, что ответить. А Лев Михайлович деликатно заметил:

— Ничего, не смущайтесь, при случае узнайте, пожалуйста, и сообщите мне… Я помню его как одного из лучших капитанов…

И как же был обрадован этот старый моряк, когда я сказал ему, что начальник Главного морского штаба интересуется его судьбой…

Аккуратность и четкость в работе Льва Михайловича была изумительная. Докладывать ему оперативную обстановку было очень трудно. Лев Михайлович задавал множество уточняющих вопросов, и если мы не могли сразу ответить, он, не повышая голоса и не возмущаясь, с укором замечал:

— Как же так, голубчик, это же очень важно для понимания общей обстановки. Пожалуйста, уточните и доложите…

При этом он всегда делал ударение только на слово «пожалуйста».

В годы Великой Отечественной войны, а еще больше по окончании ее мне довелось работать в различных должностях в Главном морском штабе, и поэтому я очень близко соприкасался со Львом Михайловичем. Ему было

[44]

уже за шестьдесят, а его работоспособности могли позавидовать тридцатилетние. Жил он в маленькой комнате — позади своего служебного кабинета. Бывало, в выходной день пройдется по улице Горького и через час опять за работой.

В июле на флот, и в частности к нам на «Марат», прибыли из училища комсостава первые выпускники — краскомы. Встретили их дружески. Служба пошла более четко и весело. Отличное пополнение! Г. А. Вербовик, И Д. Снитко, А. А. Руль, И. И. Грен и другие бывшие матросы, героически сражавшиеся с белыми под Петроградом, теперь получили высшее военно-морское образование. В годы Великой Отечественной войны все они прославились боевыми делами.

Наступил долгожданный день. 1 августа было приказано линкор вывести на Большой рейд и поставить на якорную бочку. Накануне командир вызвал меня и сказал:

— Штурман, пойдите на катере на рейд и установите вешку. Вот здесь должна стоять бочка… — Командир поставил на карте точку и предупредил: Помните, если бочка станет в любой другой точке рейда, то при разворотах по ветру мы можем закрыть движение остальным кораблям. Ясно?

Разумеется, я здорово волновался. Позорно будет, если, приведя на рейд такую махину, как линейный корабль, нам придется перемещать его с одного места на другое…

На счастье, день выдался солнечный, тихий. С катера я секстаном по углам приметных мест — маяков и мысов — долго выбирал точку, потратив на это не один час, благо меня никто не торопил.

На следующий день утром буксиры повели «Марат» на рейд. На баке играла музыка. У нас и на всех других кораблях команды были выстроены во фронт, на мачтах развевались приветственные сигналы.

Двигались мы очень медленно, осторожно. К обеду линкор стал на бочку, она находилась в точно назначенном месте.

Сейчас все эти опасения могут вызвать лишь ироническую улыбку, а тогда казалось, что проделана огром-

[45]

ная и сложная работа. Командир линкора, видя мое волнение, подошел и, скрывая улыбку, прохрипел: