Десант благополучно высадился и углубился на занятый врагом берег. К сожалению, в дальнейшем связь с ним была потеряна и до сих пор никто точно не знает, как сложилась судьба этих отважных моряков.

Столь же поспешно в последующие дни были высажены еще четыре десанта три в район Стрельны и один — в Петергоф. Участвовали в них бойцы 6-й бригады морской пехоты и частей НКВД. Дрались десантники героически, сделали все, что было в их силах. Не их вина, что они не достигли главной цели и большинство из них погибло…

Конечно, десанты в районе Петергофа и Стрельны сыграли свою роль. Генерал армии И. И. Федюнинский, командовавший 42-й армией, в своих мемуарах пишет: «Десанты, хотя и не смогли полностью выполнить свои задачи, потому что нам не удалось соединиться с ними, все же нанесли противнику значительные потери». И не только в этом значение десантов. Фашисты вынуждены

[198]

были спешно приступить к созданию противодесантной обороны побережья. В Стрельне, на конце мола, они установили орудия среднего калибра, на берегу создали доты и дзоты. В еще больших размерах строились оборонительные сооружения в Петергофском парке. Аллея Марли превращалась в глубокий противотанковый ров. На площадке, возле дворца Монплезир, устанавливались орудия. В нагорной части парка были сосредоточены ударные части гитлеровцев, готовые броситься к району нашей возможной высадки. Они были стянуты сюда с передовых позиций. Вот к чему вынудили противника наши балтийские десанты в октябре.

Аллеи старинных парков в Стрельне и в Петергофе безмолвно хранят память о советских бойцах, бесстрашно бившихся за свой город, за свою любимую Родину.

Командующий фронтом генерал армии Г. К. Жуков срочно вызвал начальника флотской разведки Н. С. Фрумкина и поставил задачу: выяснить систему вражеской обороны под Шлиссельбургом и вдоль Староладожского и Новоладожского каналов.

Два разъездных катера «КМ» с разведчиками повел капитан 1 ранга Глеб Александрович Визель, в прошлом искусный штурман. Точно в назначенный срок катера ткнулись в отмель западнее села Липки. После Фрумкин докладывал мне:

— Я прыгнул в ледяную воду, за мной политрук Маценко, лейтенант Прохватилов и остальные. Нас было тридцать шесть человек. Краснофлотцы на подбор — обученные, обстрелянные. Фашисты не обнаружили нас, и около двух миль мы шли по воде незамеченными… С рассветом отряд укрылся в прибрежных камышах. Это еще была не земля, но здесь можно было сделать передышку. Через два часа мы добрались до кустов на берегу. На леденящем ветру отжали одежду и снова, сырую, натянули на себя. В кустах скрывались до наступления темноты. Посланные в разведку Лукин и Кочерука благополучно вернулись и сообщили данные о движении фашистских патрулей. Сильно похолодало. Многие бойцы простыли. Уткнувшись лицом в мерзлую землю, они безуспешно пытались сдержать кашель. Решили двигаться дальше. В темноте нарвались на засаду. Старшина Грязнов столкнулся в кустах с фашистом. Схватка была ко-

[199]

роткой, тот и пикнуть не успел. Но другие гитлеровцы открыли огонь. Раненый Баранов, стреляя из пистолета левой рукой, уложил на месте нескольких фашистов… Нам все же удалось оторваться от преследования и скрыться в зарослях.

Фрумкин провел своих бойцов через вражеские позиции в расположение частей Волховского фронта. Все остались живы! Задача была выполнена: уточнена огневая система противника на берегах озера и каналов. Обо всем этом доложено маршалу К. Е. Ворошилову, находившемуся в то время на Волховском фронте. Маршал высоко оценил действия балтийцев. Разведчики были удостоены правительственных наград.

В октябре еще не так остро чувствовалась блокада. Ходили трамваи, в квартирах горел свет, звонили телефоны. На улицах было много народу, суетливо спешившего по своим делам. По вечерам работали некоторые кинотеатры, а в театр Музыкальной комедии был особенно большой наплыв публики. За вечерним чаем, правда уже с сахаром вприкуску, в семьях еще принимали гостей, делились новостями. И даже третье снижение продовольственных норм 1 октября было встречено без особой тревоги: все же рабочим и инженерно-техническим работникам помимо других продуктов выдавали в день 400 граммов хлеба, служащим, иждивенцам и детям — 250 граммов. На улицах было много ребят. Они неизменно играли в войну, в ловлю шпионов. Конечно, обстрелы и бомбежки беспокоили. Но ленинградцы уже привыкли к ним и деловито, дисциплинированно выполняли все предписания властей на этот случай.

Чаще обычного по городу проносились пожарные машины. Пожаров в октябре вспыхивало много, по некоторым данным, было зарегистрировано более 700 очагов. Население еще не успело освоиться со способами тушения зажигательных бомб. Бомб различного калибра в октябре фашисты сбросили на город в два раза больше, чем в сентябре, — свыше шестидесяти одной тысячи. К этому надо добавить еще и семь с половиной тысяч снарядов.

О блокаде ленинградцы говорили как о явлении временном. Многие мои знакомые совершенно серьезно спрашивали:

— Скажите, пожалуйста, Юрий Александрович, когда предполагается прорвать блокаду?

[200]

Говорилось это так, будто речь шла о событии, предусмотренном точным расписанием. Так раньше справлялись о прибытии экспресса «Красная стрела». Мы, конечно, всячески поддерживали оптимизм наших дорогих ленинградцев.

— Безусловно, безусловно, — отвечал я всем, — блокада будет прорвана, притом в самое ближайшее время…

Поводом для такой уверенности послужил и приезд к нам в штаб базы командующего флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца поздним вечером 12 октября.