А как изменился его взгляд, когда он посмотрел на нее. Суровый взгляд, такой, какой, наверное, и должен быть у настоящего воина, внезапно вдруг стал беспомощным, как у ребенка. А когда он пришел в их дом… Она так растерялась, что даже не смогла достойно ответить на его шутки о сватовстве.

И потом, когда Дариус разговаривал с дедом о лечении Тацира, она исподтишка смотрела на него, а он даже ни разу не взглянул в ее сторону. А этот его друг, Ториан, как он расписывал Дариуса, мол, он и воин грозный, и герой, и вообще человек, каких искать и не сыскать по всему белому свету.

Ну, то, что он и герой, она и сама сразу увидела. Элика тогда улыбнулась в подушку, вспомнив их первую встречу. Только разве же это главное? Главное, наверное, то, что, когда смотрит она на него, сердце начинает биться чаще. Нравились ей некоторые, но чтобы так!.. Нет, такого у нее еще не было.

«А руки у него такие сильные и в то же время такие нежные, — вдруг вспомнила девушка. — Жаль, что день-другой — и он уйдет, уйдет навсегда», — от этого стало так тяжело, что даже слезы на глаза выступили.

Когда Элика совсем уже засыпала, улыбаясь тому, что завтра они встретятся снова, все и началось.

Дед всегда говорил:

— То, что наш дом на самой окраине, — это даже хорошо. И за частокол идти недалеко, и случись что, пожар, например, — спастись будет легче.

Только не от этих. Элика осторожно, не поворачивая головы, посмотрела на идущего рядом с ней человека в длинном одеянии, с перетянутыми узлом на затылке волосами.

О жрецах бога Вариса она слышала много страшных рассказов, от которых сердце всегда сжималось так, что становилось трудно дышать. Говорили, что жрецы эти, варисурги, любят мучить людей, и стоны истязаемых звучат для них, как самая волшебная музыка. А еще рассказывали, будто в своих подземельях они держат девушек для утех, а когда те надоедают им, то попросту убивают пленниц, принося в жертву своему жестокому богу. Как убивают и детей, от них родившихся. Нет, она не сможет пережить, если с ней случится такое, она не станет утехой для этих мерзких жрецов, у которых из человеческого только облик.

«Если со мной это все же случится, брошусь с высокой скалы», — твердо решила Элика.

Случиться могло еще ночью, когда в их дом ворвались варисурги. Она попыталась бежать, но этот длинный, худой, с похожим на клюв носом и наполовину закрытым глазом, идущий сейчас рядом с ней, легко догнал ее и повалил на землю, когда она уже успела выскочить из дома.

Элика с ужасом вспомнила на себе его вес и его противные липкие руки, шарящие у нее под одеждой. Все бы и случилось, если бы не Тацир, согнувшийся почти пополам, ковыляющий, но с мечом в руке.

Варисург справился с ним легко, убив страшным ударом в грудь, а дальше ее спас только строгий окрик другого жреца, пообещавшего снести длинному голову, если он не будет заниматься тем, ради чего они сюда заявились.

— Все остальное потом, — гадко ухмыльнулся он. — Времени будет достаточно.

Этот, длинный, все время держится рядом с ней, и взгляд у него такой, что сразу начинают дрожать колени.

— Ну что, сладкая, задержимся здесь ненадолго, а потом догоним? — услышала она вдруг его мерзкий голос, от которого сердце провалилось куда-то глубоко вниз. — И чего вечера ждать?

Варисург ухватил Элику вокруг талии, другой рукой больно потянув за волосы, отклоняя ее голову назад и заглядывая в глаза.

Элику передернуло от отвращения, а глаза сами собой наполнились слезами. Она попыталась вырваться, но жрец держал ее крепко.

— Все вы поначалу дикие, — заявил он, гнусно ухмыляясь. — А потом такими послушными и угодливыми становитесь, что даже противно.

Он рванул Элику за руку, валя ее с ног в густую колосящуюся траву. Девушка вновь почувствовала на себе вес его тела и изо всех сил попыталась вырваться из-под воняющего давно не мытым телом варисурга.

— Люблю, всемогущий Варис, как я люблю, когда они сопротивляются, — прошипел жрец, заламывая ей руки за голову. — Но ничего, сейчас, милая, сейчас… Все у нас с тобой будет хорошо, сладенькая моя, все будет хорошо…

Койон Дугрис сидел у подножия статуи Вариса, с самым грозным видом державшего в руках гвизарму. Обхватив голову, жрец раскачивался из стороны в сторону.

«Ну почему, всемогущий, ты совсем перестал мне являться? — горестно думал он. — Как раньше все было хорошо… Ты приходил так часто, как только мне хотелось. Чем я тебя прогневил? Ответь, чем? Мало жертв в твою честь в последнее время принесено? Ну так сколько их должно быть в этом селении, в Лоринте? Много, очень много, и все они будут посвящены тебе, пусть и не над каждым свершится ритуал. Они должны быть принесены еще прошедшей ночью. Так почему ты совсем позабыл обо мне? Ведь даже тройная мера стагиона не помогает мне увидеться с тобой».

Койон Дугрис в сердцах ладонью отбросил толстостенную склянку, на дне которой еще на палец оставался стагион — тягучая жидкость буро-зеленого цвета.

Последний раз Варис являлся жрецу очень давно, еще весной, когда с земли только сошел снег. Грозный лик бога смерти на фоне багровых зловещих туч возник перед Дугрисом всего на несколько мгновений, а разочарованное выражение лица Вариса он не забыл до сих пор.

Но что он делает не так? Да и вообще, можно ли в такой ситуации, в которой оказались все варисурги, сделать что-либо большее? Это раньше, еще век назад, жрецов бога смерти можно было встретить чуть ли не на каждом шагу. Так же часто, как сейчас встречаются жрецы Гитура, Мароха или Ширлы. С тех пор многое изменилось, после того как служителей Вариса объявили вне закона во всех землях и устроили на них настоящую охоту.