– Что касается второй части вашего вопроса, то мой ответ будет отрицательным. Я могу лишь строить догадки на сей счет. Теперь почему его убили. Сейчас я уверен, что знаю причину. Но всему свое время, мистер Скотт. Сначала мне нужно получить от вас определенные гарантии.

Он встал, вышел из-за стола, сцепил руки за спиной и принялся неторопливо прохаживаться по кабинету.

– Во-первых, – продолжал Линдстром, – после вашего вчерашнего визита, мистер Скотт, я навел о вас кое-какие справки. Во-вторых, я имел случай лично познакомиться с вами. В результате этого я пришел к выводу, что в вас есть мощный заряд энергии и некая бунтующая сила, может быть, не всегда успешно контролируемая, но, несомненно, положительная, целенаправленная, пробивная, стремящаяся к разрешению проблемы, уже давно стоящей передо мной.

– Убойно-пробивная? Так я что, таран, что ли?

Он продолжал, не обращая на меня внимания:

– И я пришел к выводу, что вы человек честный и порядочный, и если пообещаете действовать, а возможно, и вообще воздерживаться от каких-либо действий в рамках обусловленной нами договоренности, то непременно сдержите свое обещание. В вас есть какая-то редко встречающаяся в наше время целостность и целеустремленность...

– Не попробуете ли вы уговорить меня с помощью более действенных аргументов?

Линдстром перестал ходить и снова сел в свое вращающееся кресло.

– Обычно я более решителен в поступках, мистер Скотт, но старательно избегал этого момента долгих пять лет. Мне и сейчас нелегко решиться...

Он помолчал несколько секунд, потом взглянул на меня и быстро заговорил:

– Я располагаю информацией – не могу сказать свидетельствами – об уникальном и чудовищном по своему бесстыдству обмане, изобретательном хищении огромной суммы в сотни тысяч долларов, – сейчас эта сумма исчисляется уже сотнями миллионов, – о котором не знает никто, кроме самих аферистов. Самое же ужасное состоит в том, что это ведет к извращению истины и попранию законных прав гения, я бы даже сказал, к интеллектуальному рабству. И к убийству по крайней мере одного человека, которое уже налицо. Возможно, последуют и другие.

Он замолчат, а я, воспользовавшись паузой, заметил:

– Вы говорите очень расплывчато. Нельзя ли поконкретнее?

– Можно. Я горю желанием рассказать вам все, что знаю об этой чудовищной истории, но, предупреждаю, эта информация предназначена только для ваших ушей и должна помочь вам в дальнейшем расследовании. Но вы в свою очередь должны дать мне слово, что никому не расскажете того, что узнаете от меня, без моего на то разрешения. Более того, вы не должны даже намеком дать кому-либо понять, что узнали что-то от меня. Короче говоря, вы не должны меня впутывать в это дело. Вы вправе использовать мою информацию, если пожелаете, в расследовании убийства Эмбера, на что я искренне надеюсь. Как я понял из разговора с вами, мой рассказ многое прояснит, вы получите ответы на многие вопросы и загадки, которые без моей исповеди так и остались бы навсегда скрытыми от вас.

– Ну, "навсегда" – слишком сильно сказано. Как я могу вам обещать никому ничего не говорить, если даже не знаю, о чем вы собираетесь мне рассказать?

– На этот вопрос вы должны сами себе ответить, мистер Скотт. Вам следует также знать, что я оставляю за собой право в любой момент отказаться от своих слов, если это будет диктоваться необходимостью. Я не повторю ни слова из того, что намерен сообщить вам, ни в полиции, ни где бы то ни было еще. Итак, я готов приступить к рассказу, если вы согласитесь на мои условия.

– Ну, я даже не знаю...

– Решайте, это мое непременное требование. Но... мне очень хотелось бы, чтобы вы согласились на мои условия. Поймите, мне очень... хотелось бы... рассказать все это кому-нибудь.

В этих его словах и в том, как он их произнес, чувствовалась душевная мука и тоска. Хотя внешне он продолжал оставаться невозмутимым.

Так мне показалось. Впрочем, может быть, я все это просто придумал. Но что было совершенно бесспорно, так это то, что Линдстрому удалось разжечь мой интерес. Мне захотелось выслушать то, что он носил в себе целых пять лет.

– Не возражаете, если я закурю?

– Нет, пожалуйста. Могу я расценивать это как решение задержаться у меня и послушать, что я намерен вам рассказать?

– Да.

– Так вы принимаете мои условия безоговорочно?

– Да, безоговорочно.

– И даете слово, что не нарушите нашей договоренности?

– Да, даю. Что мне еще остается делать? Особенно если учесть, что капитан Сэмсон... Впрочем, не будем об этом. Я даю вам слово, мистер Линдстром.

– Вот и прекрасно! – Он сцепил пальцы рук и, уперев в них подбородок, испытующе взглянул мне в лицо. – Тогда начнем.

– "Линдстром Лэбереториз" была зарегистрирована в штате Калифорния девятнадцать лет назад, – начал Гуннар Линдстром. – Поначалу нас было только пятеро – я и четверо моих помощников, но постепенно наше предприятие расширялось и крепло, а со временем даже приобрело широкую известность, по крайней мере в научных кругах.

Он помолчал немного, потом продолжал:

– Но это, так сказать, к сведению. Тематика наших программ чрезвычайно широка и основывается на разработках либо штатных служащих фирмы, либо – поступающих "со стороны". Ученые приходят к нам со своими идеями, как запатентованными, так и не запатентованными, с тем чтобы мы осуществили их доработку и обеспечили практическую реализацию и промышленное использование, то есть продажу прав подходящим производителям. Естественно, это не является основным направлением нашей деятельности, но мы в этом здорово преуспели. Вы знакомы с положениями Закона о налогообложении рационализаторской и изобретательской деятельности, мистер Скотт?