По улице прошла Мари. На ней было незнакомое серое пальто, которого я прежде никогда не видел. Мне показалось, что она исчезла в толпе, как вдруг она вошла в «Мон Верту».

На этот раз Мари не искала, как обычно. Она тихо села в углу и уставилась в одну точку. Было ясно, что она зашла сюда лишь затем, чтобы побыть одной. Я был рад, что она здесь, хотя теперь она меня уже не искала. Я был рад, что она жива, еще жива.

– Ничего, – ответил я. – Продолжайте, пожалуйста ваш рассказ.

– Нас отправили в Марсель. Вон туда наверх. – И он показал на форт св. Иоанна за Старой гаванью. – В казармах было холодно, воняло, все тонуло в грязи. На стенах висели плакаты с надписью: «Ни покоя, ни отдыха!» Это был девиз легиона. Каждое утро нас водили к морю, там за фортом есть небольшая бухта, заваленная здоровенными камнями. Нас заставляли вкатывать их наверх по крутой лесенке, вырубленной в скале. Как только мы добирались до верха, нам приказывали бросать эти глыбы назад в море. Это называлось специальной подготовкой. Таким способом нас хотели приучить к повиновению… Я вам еще но наскучил?

Я коснулся его руки, чтобы заверить, что мне нисколько не скучно. И пока он говорил, я глядел на лицо Мари, такое покойное в вечернем свете. Наверно, уже тысячи лет назад, и в критскую, и в финикийскую эпоху, сидела вот так у окна девушка, которая тщетно искала своего возлюбленного в городе, занятом войсками. Но эти тысячи лет пронеслись как один день. Солнце садилось.

– И вот пришел срок: нас отправили в Африку. Нас загнали в трюм корабля. Не знаю, сколько десятков лет, а может быть даже и сотню, возил он в Африку солдат. Грязь многих поколений легионеров! Мы снова попали в учебный лагерь. Режим там был еще более строгий. Речи начальник о в были полны таинственных намеков, угроз и заверений, что все это еще цветочки, а ягодки – впереди. Мы прибыли к Сиди-бель-Аббес. Все унтер-офицеры выслуживались из легионеров. Когда-то им пришлось бежать из своих стран, потому что они кого-то убили, или обокрали, или подожгли дом.

Я чувствовал, насколько ему необходимо рассказать мне все, с самого начала. А я мог тем временем обдумать, как попасть на пароход, на котором Мари скоро уедет. Случилось именно то, чего я так опасался: она перестала искать. На семнадцатом месяце с момента бегства из Парижа, на пятнадцатом месяце ее пребывания в Марселе. Я мог бы сообщить покойному Вайделю точные цифры. К тому же последнее время она искала и меня. Меня или нас обоих. И все же она прекратила поиски иначе, чем я ожидал. В этом не было ничего внезапного, ничего от отчаяния. Это было тихое решение отдаться на волю Случая. Но, казалось, сам Случай был удивлен тем, что она сидит здесь с поникшей головой и опущенными глазами. С такой покорностью, какой ему, Случаю, еще не доводилось наблюдать и которую можно было приписать только тому, что он чертовски походил на кого-то другого…

Вдруг до моего сознания снова дошел голос моего собеседника. Я так и не знаю, молчал он это время или рассказал свою историю дальше.

– Все офицеры были французы. Многие из них попали сюда как штрафники. Только нас привела сюда война. Мы приехали потому, что хотели одолеть Гитлера, но никто нам не верил, а если бы и поверили, то возненавидели бы еще лютей. Они в свое время прошли через те испытания, которые теперь предстояли нам, поэтому они хотели, чтобы все было, как прежде, чтобы все продолжалось до бесконечности, чтобы тем, что пришли им на смену, не стало бы вдруг легче.

Наступил день, когда мы перебрались в пустыню. Как раз перед отъездом я получил письмо от отца. Он писал, что собирается уехать в Бразилию, и просил меня как можно скорее отправиться туда же. Я проклял отца, о чем всегда буду жалеть…

Я сидел не шелохнувшись, боясь помешать его рассказу. Я безмолвно слушал его, чтобы его успокоить, не спуская при этом, глаз с Мари. Я знал, что только теперь, в эту минуту, за этим столиком он окончательно прощается со своей прошлой жизнью. Ведь покончено бывает только с тем, что рассказано. Чтобы навсегда распроститься с пустыней, он должен был рассказать, как шагал по ней.

– Мы вошли в форт Сен-Поль – городок, расположенный в оазисе. Там росли пальмы, были колодцы и прохладные каменные дома. Французские легионеры сидели в тени, играли в кости и пили вино. Мы надеялись, что наконец для нас настанут лучшие дни. Но французы отнеслись к нам с презрением, потому что им объяснили, что мы, мол, вонючий сброд, готовый за несколько су терпеть любые унижения. Нас вывели за черту города, оттуда мы видели ночью освещенные окна. В лагере, который мы разбили, нас заставили разбросать по песку битый щебень, чтобы мы не спали на мягком и, чего доброго, не изнежились.

Мари неподвижно сидела, повернувшись лицом к гавани. С какой-то жгучей остротой я вдруг почувствовал нашу проклятую общность.

– Нас погнали дальше в пустыню, – продолжал мой сосед. – Мы направлялись к маленькому форту невдалеке от расположения итальянских войск. Вокруг все было желтым. Земля. Небо. И мы. Офицеры ехали верхом. Мы шли пешком, и унтер-офицеры тоже. Офицеры нас презирали, потому что они ехали на лошадях, а мы шли пешком; унтер-офицеры ненавидели за то, что шли пешком так же, как и мы. Не знаю, сколько дней мы шли по пустыне. Мне казалось, что сорок лет, как в Библии.