Шрифт:
Она подняла руки.
Они выглядели такими же сильными, как руки любой сельской женщины, работающей целыми днями на полях. Но Таммуз смотрел на руки Эн-хеду всего один миг, прежде чем опустить глаза на ее грудь. Он отвел взгляд, когда она уронила руки.
— Господин, тебе не нужно отворачиваться. Ты можешь взять меня, когда пожелаешь. Такое со мной бывало много раз.
Таммуз скрипнул зубами, подумав о ее бывшем хозяине.
— Эн-хеду, я никогда еще не был с женщиной. Но когда я все-таки лягу с женщиной, я хочу, чтобы она сделала это по доброй воле…. Чтобы она желала меня.
Он сказал это, не подумав. Но больше всего удивился, вспомнив, где раньше слышал такие слова: у лагерного костра за несколько дней до того, как Эсккар вернулся в Аккад. Кто-то спросил командира о его рабыне, Трелле. И Эсккар ответил, что он больше не хочет брать женщин против их воли, потому что понял: куда лучше получать удовольствие с той, кто сама хочет его.
— Таммуз, я не уверена, что когда-нибудь захочу быть с мужчиной. Все, что у меня осталось в памяти, — боль. Боль и унижение.
И снова ее бывший хозяин. Этот человек должен умереть.
«А почему бы и нет?»
— Эн-хеду, госпожа Трелла отдала мне тебя, чтобы ты могла мне помочь.
Он встал и протянул руку.
— Может быть, мы сможем помочь друг другу. Но сейчас давай договоримся о Кортхаке, прежде чем вернуться обратно. А то Кури выпьет весь новый эль.
Эн-хеду стиснула его руку, и Таммуз почувствовал, как удовольствие от прикосновения прошло по нему волной.
«Будь терпелив», — подумал он.
Потом снова вспомнил о ее бывшем хозяине.
«С ним я тоже буду терпеливым, — решил он, — терпеливым до тех пор, пока не всажу ему между ребер нож».
Глава 8
Полуденное солнце сияло высоко над Биситуном, когда Эсккар наконец впервые присел. Он вытянул усталые ноги и позволил себе на минуту расслабиться.
С тех пор как на рассвете они изловили Ниназу, Эсккар и его люди метались по селению, едва успевая остановиться, чтобы зачерпнуть воды или перехватить кусок хлеба. Все утро здесь царил хаос, и сотни дел одновременно требовали внимания.
Пока Сисутрос старался обеспечить безопасность селения, Эсккар пригнал в загон каждую лошадь, которую смог найти, и оставил их там под охраной. Верховые аккадцы уже окружили частокол, чтобы ни один разбойник не спасся.
У двух ворот тоже стояли на страже часовые, в то время как остальные люди Эсккара охраняли пленников.
Эсккар препроводил Ниназу обратно в его дом, крепко прикрутив его руки к бокам. Вид вожака разбойников, которого ведут по улицам, помог восстановить порядок в деревне.
Едва оказавшись в доме, Эсккар приказал сломать Ниназу ногу, чтобы тот наверняка не попытался сбежать.
Тем временем Хамати со своими людьми обыскал каждую хижину в поисках разбойников, пытающихся спрятаться в домах и на крышах. На это ушла большая часть утра.
Отряд Хамати отыскал и взял в плен почти дюжину людей Ниназу, рассыпавшихся по Биситуну, съежившихся в углах или прячущихся под одеялами. Один бандит попытался пробиться на свободу с боем и убил ни в чем не повинного местного жителя. Митрак пристрелил этого разбойника, когда тот отказался сдаться.
К середине утра Эсккар с удовлетворением понял, что его люди поймали или убили всех приспешников Ниназу.
Постепенно в селении воцарилось спокойствие.
Женщины перестали вопить, мужчины — сыпать проклятьями. И все же большинство испуганных жителей Биситуна оставались в своих домах, гадая, какие новые несчастья принесут им эти аккадцы с севера.
Эсккар отрядил людей, чтобы найти и собрать местных старейшин и главных торговцев, хотя таких осталось немного. В то же самое время трое посланцев на захваченных лошадях проехали по округе, распространяя вести о низвержении Ниназу. Эти гонцы должны были привезти с собой в Биситун наиболее зажиточных фермеров, чтобы те смогли увидеть, чего добились новые правители селения.
Когда жители поняли, что их не будут грабить и насиловать, все набрались храбрости и двинулись на рыночную площадь, где были только люди Эсккара и несколько лошадей. Во времена процветания площадь была бы полна тележек, с которых продавали все дары полей, полна животных и товаров, но теперь большую часть утра здесь не видно было ни тележки, ни продавца, ни даже нищего попрошайки.
На рыночную площадь — неправильный прямоугольник, окруженный жилищами всех форм и размеров — вело полдюжины кривых улочек. Там было достаточно места, и вскоре площадь и прилегающие улицы заполнило больше ста человек.