Но вернемся на Капитолий. Во время жертвоприношения ликтор обозвал сторонников Гракхов негодяями, в ответ кто-то ударил ликтора стилом (бронзовой палочкой для письма) и убил. Начался дождь, толпа разошлась. На следующий день тело убитого притащили на форум, сенаторы во главе с Опимием разыграли целый спектакль над телом ликтора, видя в этом убийстве целый заговор. Меж тем как убийство народного трибуна Тиберия, лица, обладавшего сакральной неприкосновенностью, сошло сенаторам с рук. Сенат тут же ввел чрезвычайное положение. Была произнесена заветная фраза: «Пусть консулы следят, чтобы республика не понесла ущерба». Теперь можно было казнить граждан без суда и следствия. Консул Опимий велел сенаторам взяться за оружие, а каждому из всадников приказал явиться с двумя вооруженными рабами. Тем, кто оставит Гракха, было обещано прощение. Плебс тут же разбежался.

Лишь немногие сторонники Гракха собрались на Авентине и отправили послов в сенат, пытаясь договориться. Но сенат не соглашался на компромисс. Желая избежать кровопролития, Гракх явился на Авентин безоружным, хотя и храбрости и военного умения ему было не занимать. Повторно был отправлен к сенаторам глашатай для переговоров. Но его арестовали: властям не нужен был компромисс, им была нужна голова Гая Гракха, как будто это жертвоприношение могло устранить все накопившиеся проблемы.

Видя, что дело безнадежное, Гай Гракх решил покончить с собой. Но друзья уговорили его бежать. Перед бегством Гракх проклял римский народ за измену и черную неблагодарность и предрек ему вечное рабство. Сбегая с Авентина, Гай подвернул ногу, так что надежды скрыться у него не было. Двое друзей пытались задержать преследователей на мосту, но были убиты. Куда бежал Гракх, зачем? Пролетарии, свободные бездельники, занятые только тем, что рожали детей, недавно с восторгом выкрикивали его имя, а теперь прятались по углам. Вряд ли кто-то за пределами Рима мог оказать Гракху поддержку. И раньше, и потом римлянину некуда было бежать. Рим вмещал в себя весь мир. Изгнание всегда было самым тяжким наказанием, хуже смерти. Гай Гракх бежал без надежды спастись. В никуда.

В маленькой роще за Тибром враги нагнали его. С ним был только его раб. Раб крепко обнял своего господина так, что убийцы не могли нанести по Гракху ни одного удара, пока не убили раба. Из отрубленной головы народного трибуна друг консула Опимия удалил мозг, а череп залил свинцом, ибо в награду было обещано столько золота, сколько весит голова трибуна. После гибели Гая началась расправа над остальными. Более 3 000 человек было казнено, а все имущество конфисковано. Отняли даже приданое у вдовы Гая Гракха. На эти деньги консул Опимий воздвиг новый храм Согласия. На храме вскоре появилась надпись, сделанная кем-то из сторонников Гракхов:

«Злой глас Раздора храм воздвиг Согласию».

Память Гракхов официально была предана проклятию, их матери Корнелии запретили надеть траур по младшему сыну.

Однако и много лет спустя народ питал к мятежным трибунам неизменную любовь. Цицерон, этот чувствительный флюгер, прилюдно всегда хвалил братьев Гракхов, хотя в своих трудах, предназначенных для чтения в иных кругах, отзывался о знаменитых народных трибунах крайне негативно.

Братья вернули часть земли крестьянам, но розданное вскоре вернулось в руки богачей. Зато Гай Гракх создал армию паразитов, которая все росла и не года — века — кормилась за счет казны. Гай пытался заложить римские колонии за пределами Италии, объявил все завоеванные земли собственностью римского государства.

Его начинания продолжили не демократы, а императоры.

Еще одна цитата из Моммзена:

«100-летняя революция, ведущая от него свое начало, была его созданием, поскольку она вообще дело рук одного человека».

Оказывается, один человек сумел сломать все Римское государство и разрушить республику. Такое не под силу и титану. Другое дело, что Гай Гракх не сумел починить то, что сломалось. Но и сенаторы не собирались этим заниматься. Их волновало лишь одно: как бы не потерять ни на палец власти и ни асса из своего кошелька.

Каждый римский гражданин во времена республики имел обычно три имени. Первое — личное имя. Оно давалось мальчику на девятый день после рождения. Выбор таких имен был не велик. Авл, Аппий, Гай, Гней, Децим, Луций, Квинт, Марк, Мамерк, Нумерий, Публий, Секст, Сервий, Спурий, Тиберий, Тит, Цезон. Затем шло родовое имя — эквивалент нашей фамилии. И, наконец, прозвище, как бы дополнение к фамилии. В одном роду могло быть несколько прозвищ. Так у Тиберия Семпрония Гракха Тиберий — личное имя (в этом роду — обычно имя всегда старшего сына), Семпроний — родовое, Гракх — прозвище. Иногда добавлялось второе прозвище в память о каком-нибудь славном деянии или заслугах того или иного гражданина. Например — Корнелий Сципион Африканский.

Зачастую в надписях личные имена обозначались одной или несколькими буквами. Скажем, М обозначало «Марк». Если человека усыновляли, то он получал имя усыновителя, а собственное родовое имя в измененном виде ставилось в конце. Так Октавий, будучи усыновлен Юлием Цезарем, стал называться Гай Юлий Цезарь Октавиан. Вольноотпущенник получал родовое имя патрона и в конце ставил свое рабское прозвище. Во времена поздней империи в именах началась путаница, стали встречаться двучленные или многочленные имена, вольноотпущенники старались избавиться от своих рабских прозвищ и поменять их на созвучные римские.