— Вы обмолвились, что одним из первых возможных шагов Лимонова-политика в случае, если оппозиция придет к власти, будет запрещение книг Лимонова-политика.

— Если мне докажут, что мои книги вредны, что они развращают молодежь.

— А кто может это вам доказать?

— Этого я не знаю, но, если найдется кто-то, я не остановлюсь даже перед тем, что перестану публиковать свои книги. Если этого потребует ситуация. Но, я думаю, это глупо. Я — писатель современный, и Россия, долгое время находившаяся в герметическом вакууме коммунистического общества, нуждается в современной литературе.

— Как вы оцениваете своих нынешних политических союзников?

— Среди них есть оригинальные, яркие, сильные личности, сколько угодно: Проханов, Зюганов, Анпилов. Это люди высокого потенциала.

— Вы упоминали о том, что генерал Макашов читал ваши статьи с карандашом.

— Макашов сказал мне, что с большим интересом читал мои статьи во время съезда 17 марта 1992 года. У него, как у командующего военным округом, времени было мало, и адъютант помечал ему галочками, что обязательно нужно прочесть.

— У вас свежий шрам на руке. Это в Югославии повредились?

— Нет, после конгресса Фронта национального спасения 24 октября по древнерусскому обычаю побратались.

— Как ваши «братья по оружию», а теперь уже и «братья по крови» относятся к вашей литературной деятельности? Они осведомлены о специфике ваших книг?

— Зачем? Это было бы глупо. Достаточно того, что они со мной общаются и принимают меня.

— Примитивный и прямолинейный вопрос: они вам ЭТО (речь о «голубой» ориентации Эдуарда. — е. Д.) прощают? Они к вам терпимы?

— Чтобы знать точно, нужно у них спросить. Я думаю, если они от меня не отпихиваются, если мы вместе работаем, значит, они терпимы.

— Вы призвали гильотинировать Горбачева. Кого еще из политических деятелей вы бы хотели гильотинировать?

— Я считаю, что преступление всегда должно наказываться. Горбачев и его сообщники совершили большое преступление. Его и нужно гильотинировать, чтобы будущие вожди и президенты знали, что нельзя безнаказанно расчленять страну, а потом раскатывать по всему миру в лимузинах, получать всяческие «премии мира».

— У вас не находит сочувствия нынешняя оппозиция Горбачева по отношению к ельцину?

— Это их придворные игры, продолжение соперничества, месть, их дела и эмоции, в которых мы не можем участвовать. Ельцин — «Горбачев 1992 года», он продолжает его политику, поэтому он заслуживает такого же наказания.

— Многие считают, что факт вашего участия в теневом кабинете Жириновского объясняется исключительно взаимной сексуальной симпатией друг к другу.

— Что за дебильные глупости! На такой вопрос даже невозможно порядочно ответить! Дебильная глупость!

— В печати проскользнуло сообщение о том, что половина всех записок на вашем вечере в ЦДЛ касалась именно этих ваших взаимоотношений с Жириновским и вы не ответили ни на одну из них.

— Вовсе нет! Половина записок была на одну и ту же тему. Повторяла те вопросы, на которые я уже отвечал. Записки на такого рода мероприятиях не отличаются особой оригинальностью.

— После записи ваш вечер в «Останкино» был как-то купирован, цензурирован и вообще вас пытались каким-то образом ущемить?

— А я его не видел. Я не люблю смотреть самого себя. Мне сказали, что он продолжался час, в то время как я выступал три часа.

Естественно, он был обрезан, весь вопрос в том, как он был обрезан. Съемочная команда произвела на меня впечатление вполне добросовестных людей, которые знают свое дело.

— В «Останкино» вы сказали, что «телевидение — наш друг, нужно использовать его в своих интересах». До какой степени вы способны использовать институты массмедиа для достижения каких-то своих целей?

— Я никого не использую. Меня используют в большей степени: и газеты, и телевидение — для увеличения своей популярности за счет моей популярности. Ко мне обращаются сотни журналистов с просьбой об интервью. Я соглашаюсь далеко не всегда и стараюсь избегать банальности. Таким людям, как я, доступ на теле труден, но в принципе мне трудно и отказать, потому что я не только политик или писатель, я — персоналити и ньюсмейкер. Меня многие хотят, но боятся, в то время как я хотел бы участвовать во всевозможных теледискуссиях.