Эта неожиданная холодная ванна еще более ослабила меня и усилила аппетит. Колени мои дрожали, в глазах темнело и голова кружилась. В таком состоянии я добрался до небольшой деревни. Переходя через площадь возле церкви, я встретил целую толпу школьников.

Они с любопытством окружили меня и стали без церемоний рассматривать, как заморского зверя. И то сказать, я представлял собой довольно странную фигуру: одетый в пыльное платье, с взъерошенными волосами, с узелком в руках и фрегатом под мышкой! Особенно их заинтересовал фрегат!

— Что это у него, музыка? — спросил один из школьников.

— Это, верно, савояр! — заметил другой.

— А где же у него сурок или собачонка?

— Собачонки нет! — заметили другие и начали меня дергать за платье.

— Это мой фрегат! — сказал я с досадой, стараясь растолкать толпу и убежать от них.

— Это фрегат! Ну не дурак ли ты! Какой, подумаешь, моряк выискался! — с этими словами мальчики начали хохотать, галдеть, вертеться вокруг меня… Один стащил мою фуражку и подбросил ее на воздух, другой пробовал отнять фрегат; я отбивался кулаками от пристававших нахалов, схватил налету фуражку, нахлобучил ее на голову, сжав кулаки, чтобы проучить самых назойливых, в это время из церкви раздался крестильный звон, и вся толпа детей бросилась к паперти, увлекая за собой и меня.

Из дверей выходила процессия. Впереди несли ребеночка, позади которого шли кум и кума. Кум — пожилой и почтенный с виду господин — брал из мешка горстями гостинцы и бросал их детям, которые бросались подбирать гостинцы и при этом прыгали и визжали от радости.

Раньше, чем окончилась свалка за гостинцы, кум бросил вторую горсть, причем вместе с конфетами полетели на землю и монеты, медные и серебряные. Одна из них покатилась прямо мне под ноги; я бросился ее поднимать, это была монета в 10 су, за ней вторая, но раньше, чем я схватил ее, дети закричали:

— Не давать ему, он чужой, бродяга, Бог знает, откуда его принесло, не смей трогать! Они бросились отнимать у меня монету.

К великому счастью, новая горсть монет и гостинцев отвлекла их на минуту от меня, а я, зажав в кулак свое сокровище, бросился бежать от них без оглядки в другую сторону.

При входе в деревню я заметил, где была булочная, а потому направился прямехонько туда.

Я спросил себе фунт хлеба. У меня оказалось целых 12 су! Булочница дала мне сдачи 9 су и я, не помня себя от радости, вышел за околицу и в одну минуту съел весь хлеб.

Можете себе представить, до чего я был счастлив, утолив, наконец, голод. Потом я посидел, отдохнул, еще прошел около двух часов, пока не добрался до полуразрушенной сторожевой будки. В ней никого не было, и я мог отлично выспаться ночью. Однако же сон мой, несмотря на это «роскошное» помещение, был очень тревожный.

Я не раз слыхал, что «богатым людям плохо спится», справедливость этого изречения на этот раз я испытал на себе.

Постель у меня была отличная, потому что я мог набрать на лугу мягкого душистого сена, принести его в будку сколько угодно, а я лежал и все думал, думал о том, что мне делать с моими деньгами? Как благоразумнее и лучше распорядиться ими? Могло случиться, что подобная счастливая случайность не повторится второй раз, и до Гавра у меня не будет ни гроша. Поэтому надо было быть очень осторожным и основательно взвесить все pro и contra раз принятого решения.

За один фунт хлеба я заплатил три су, значит, у меня оставалось целых девять.

Надо было решить важный вопрос: оставить ли эти деньги у себя и питаться на них трое суток, или же, наоборот, немедленно израсходовать их на покупку необходимых предметов, с помощью которых я мог бы прокормить себя в продолжение всего остающегося пути. Мысль об этом промучила меня всю ночь.

Я рассуждал так: если бы вчера у меня была кастрюлька, в которой я мог бы сварить пойманную рыбу и крабов, я бы не страдал так сильно от голода; а если бы при этом у меня была еще маленькая сетка, хотя бы с половину носового платка, то я тогда мог бы наловить в нее креветок и рыбы. Это последнее соображение взяло, наконец, перевес, я решил в первой же деревне, которая встретится мне на пути, купить коробочку спичек за один су, на три су бечевки, а остальные деньги употребить на покупку жестяной кастрюльки. Должен откровенно сознаться, что не только одно благоразумие руководило мною в этом вопросе; главным образом, мне хотелось иметь бечевку. Ивовые прутья не могли выдержать сравнения с бечевкой для снастей моего фрегата. На три су мне совершенно достаточно будет, чтобы укрепить снасти, остального хватит на сетку для сачка.

Поэтому я начал с покупки бечевки, а потом купил спичек; приобрести же кастрюльку было не так-то легко, самая дешевенькая стоила пятнадцать су! К счастью, в углу лавки я заметил одну погнувшуюся и, очевидно, брошенную за ненадобностью. Когда я спросил, продается ли она, лавочница с улыбкой ответила, что, так и быть, она отдаст мне ее за пять су.

В этот день я прошел еще меньше, чем накануне, потому что, как только нашел укромное местечко, так начал сооружать снасти для фрегата и сетку для сачка.

С детства эта работа была мне знакома, а потому и не представляла ни малейшего затруднения. В обед я уже успел наловить креветок своей новой сеткой и сварить их в новой кастрюльке на огне, который я развел с помощью собранной кучки хвороста. Но тут со мной чуть было не случилось беды: дым от костра, поднимаясь кверху, достиг вершины дюны и привлек внимание таможенного сторожа. Я видел, как он нагнулся с утеса и смотрел вниз, стараясь отыскать причину дыма; потом отошел, не сказав мне ни слова, но к вечеру, когда я пришел на это же место, чтобы устроить себе ночлег, я снова увидел его, и то, что он наблюдает за мной очень внимательно меня встревожило.