— А коли сбегу-то?

— Дело твоё, — равнодушно молвил Скоморох, — только прежде оглядись, может, чему полезному научишься, мы-то, охоронцы, многое умеем, что для настоящего беглеца надобно. Путь по звёздам и солнцу сыскать, под водою плавать и даже хорониться в воде, так чтоб враг не заметил, из лука стрелять, любым клинком орудовать, да много чего, — неторопливо продолжал изведыватель. — Отныне ты сам себе хозяин. — Скоморох взял со стола нож и, неожиданно обернувшись, метнул его в столб, что подпирал потолок мазанки. Очи недавнего раба вмиг засияли.

— А он тоже так могёт? — восторженно спросил вятичбулгарин, кивнув на Молчуна.

— Он-то ещё лепше меня с клинками управляется, — усмехнулся довольный Скоморох. Теперь он видел, что малец никуда не сбежит, детское сердечко сироты потянулось к двум охоронцам. Теперь главным было сие хрупкое доверие укрепить.

— Моя мать из вятичей. Была в полон хазарами взята, и купил её в Булгар-граде молодой булгарский земледелец. Полюбил он свою рабыню крепко, и стала она его женой. Это мои родители. Отец назвал меня Еркинбеем, а мать Ерошкой. У нас была земля и стада коров, лошадей и баранов, я на лошади раньше ездить научился, чем ходить, а ещё рожь сеяли и заморским купцам продавали. Добре жили, — глядя очами в прошлое, печально молвил отрок.

— А в невольники-то как угодил? — спросил Молчун.

— Когда стали насильно в магометанство гнать, отец отказался веру предков предать, за то его баилы и убили, хозяйство разграбили, мать тоже погибла, — тяжко вздохнул малец, — а я в отроках оказался в Итиле.

— Видал, брат Молчун, не только словен северных да русов, у Варяжского моря живущих, в чужую веру гонят. Но мы тому не поддадимся, так, брат Еркинбей-Ероха? — И Скоморох ласково потрепал волосы мальца.

Со стороны безводной пустыни снова задул сильный ветер, запорашивая очи прохожих песком. Отворачиваясь от встречного суховея, прикрывая очи, Скоморох и Молчун шли по Итильским улочкам, иногда незаметно проверяя, не следует ли кто за ними.

— Что-то сегодня не так, брат Скоморох, — озабочено молвил Молчун, — гляди, всё торжище полно стражи конной и пешей, все будто ждут чего-то.

— Да не только торжище, весь Жёлтый город будто улей. Не нравится мне эта суета, затылком опасность чую.

— Погоди, — вдруг замер Молчун. — Что бы ты сделал на месте начальника тайной стражи, коли б твоя дружина собиралась в поход идти нежданно для ворога?

— Перекрыл бы все выходы, и вперворядь для чужестранных купцов! — выпалил мгновенно быстрый на догадки Скоморох.

Они, не сговариваясь, поспешили к пристани.

— Гляди, Скоморох, а вон и твой знакомец в лисьей шапке, — молвил охоронец, слегка толкнув сотоварища в бок.

— Вижу, он знак сделал, чтоб я за ним пошёл, иди медленнее, я догоню.

— Живо назад! — возвратившись, мрачно молвил Скоморох. — Хазарин речёт, кто-то порезал и ограбил их купцов. Нашли в спине одного из убитых нож новгородского купца, сейчас разгневанные итильцы идут резать новгородских, а заодно и всех купцов славянского вида, кто под руку попадётся, бежим!

— Всё, купец, закончился твой торг, уходить надо! — крикнул Молчун, вбегая в лавку-мазанку, где в благодатной тени восседал среди товара его хозяин — ладожский торговец Зуй.

— Ты чего… — оторопело вытаращил очи купец на неожиданную дерзость обычно неразговорчивого и послушного работника, — чего на меня, да ты… — от нахлынувшего возмущения и растерянности хозяин стал заикаться. Охоронец, не глядя на купца, сильными ударами ног расшвырял лежащие в углу тюки с товаром, что-то взял, что-то отбросил в сторону.

— Айда на пристань! — проговорил Скоморох, на миг появившись в проёме открытой двери. — На подворье, где останавливаются купцы, уже началось. Ещё немного — и разъярённая толпа будет здесь, тебя не просто зарежут, как барана, а растопчут и разорвут на куски! — скороговоркой бросил он оторопевшему купцу.

— Да как же, а товар… дак того… что же это… — растерянно забормотал Зуй.

— Почто стал-то, болезный, — сострадательным тоном спросил Скоморох, — пенязи считаешь ты споро, да смекаешь туго. Тебе же словенской речью молвлено, что на твоих весах на одной чаше живот твой, а на другой товары и барыш. Только запомни, брат Зуй, что ещё никому не удавалось после кончины барыш свой с собою прихватить. Коли решил попробовать, так оставайся, — уже спокойно-безразличным тоном заключил быстрый на слово Скоморох.